|
|
Одиссея Владимира ЧижикаВладимир Чижик. Не уверен, что сегодня это имя широко известно, но в 60-70-е годы Владимир Чижик был кумиром многих музыкантов. Для меня же два коллектива, в которых он играл, были воплощением самого высокого эстрадного и джазового искусства. Прекрасно помню виниловый диск Всесоюзной фирмы грампластинок «Мелодия», который в 1970 году мне подарили на день рождения: он назывался «Приятный вечер», это была музыка композитора В. Долгова в исполнении ансамбля под управлением В. Людвиковского, и солировал там Владимир. Это был самый дорогой подарок, полученный в тот день. Напомню своим сверстникам и расскажу молодежи. В те времена каждый вечер после 24-00 на радиостанции «Юность» в качестве заставки к передаче «Для тех, кто не спит» на весь Советский Союз звучала труба Чижика (это была «Колыбельная» Алексея Мажукова). Владимир Чижик солировал в саундтреках множества знаменитых игровых и мультипликационных фильмов и телепередач: «Операция „Ы“», «Кавказская пленница», «Романс о влюбленных», «Бременские музыканты», «Ну, погоди!», «12 стульев» (режиссера Л. Гайдая), «Кабачок 13 стульев», «Варежка». Обычно я не скрываю, «откуда дровишки» моего нового очерка. Не изменю традиции и на сей раз. Мой друг, томский композитор и дирижер Валерий Ермошкин, прислал мне видеообращение Владимира Чижика к композитору Мураду Кажлаеву. Мне было известно, что в конце 1974 года Чижик уехал в Америку, занялся бизнесом и добился успеха на этом поприще. Помню также, как в советской прессе перепечатывалась информация о том, что эмигрировавший Владимир Чижик зарабатывает на жизнь игрой на похоронах — публиковалась даже фотография... На самом деле фото было сделало на похоронах отца Владимира в Риме. Вспомнились все ниточки, связывающие меня и Владимира Чижика: известный израильский трубач Натан Бирман, тромбонист Михаил Хейбудин, мои друзья-духовики из Львова — рассказывали мне о Владимире... Я и сам отчасти львовянин — служил в оркестре штаба ПрикВО, а в конце службы был откомандирован в ансамбль песни и пляски округа. Оказалось, что Владимир Чижик три года играл в этом коллективе. Тогдашний трубач мне рассказывал: «Чижик — трубач каких мало. Бомбил все подряд, любую музыку». Ну и еще одна ниточка — это наш трубач из оркестра штаба, концертмейстер группы труб Петр Лазаревич Брильман, который служил с Владимиром в Ансамбле песни и пляски. Я набрался храбрости и позвонил в Нью-Йорк. Владимир сразу мне ответил, и у нас завязался, на мой взгляд, теплый разговор. — Владимир, расскажите о своем детстве, о родителях? — Я родился в Киеве, в очень известном месте, на улице Прорезной. В соседнем дворе жили мои дедушка и бабушка Раппопорт — родители мамы. Через много лет я навестил это место вместе со своей американской женой Ширли и сыном Майклом. Мне было почти 4 года, когда началась война. С первого дня войны мы жили в подвале-бомбоубежище: немцы бомбили Киев днем и ночью. Папа, Илья Лазаревич Чижик, был профессиональный специалист-связист, окончил Одесский институт инженеров связи. После окончания института он получил назначение на Киевскую АТС, где был главным инженером. Тогда это была стратегическая должность, и ему была предоставлена отсрочка от призыва. Но отец был патриотически настроен и рвался на фронт... В один из дней отец приехал домой в военной форме, на газике с солдатом- водителем и сказал маме (он называл ее Котенька), что у нее есть 15 минут на сборы. Именно благодаря этому его поступку мы остались живы. Папа сообщил нам, что войсками получен приказ оставить Киев. К вечеру немцы должны были войти в город, и последний поезд уходил через 40 минут. Мама быстро вытащила стариков, но дедушка Лазарь, папин отец, и его дочка Евгения уезжать отказались. Дедушка не верил, что немцы могут творить ужасные вещи по отношению к евреям,— мол, все это пропаганда, и они останутся присматривать за нашими квартирами. Дедушка Лазарь и моя тетя Евгения погибли в 1941 г. в Киеве, в печально известном Бабьем Яру. Подробности и детали в 1945 году рассказала моим родителям наша няня-домработница Луша. В один из приездов я побывал в Бабьем Яру. Заходил в синагогу. Почтил память родных возле стелы с именами убитых. ...Итак, мы уже на вокзале. Папа с водителем побежали купить что-то на дорогу, но, когда вернулись, поезда уже не было. Папа помчался на ближайшую станцию, чтобы догнать поезд, но и туда не успел. Никакие расписания не соблюдались. ЭвакуацияПриехали мы — мама, мамины родители и я — в Ташкент, где нас приняли хорошо. У мамы был опыт работы в организации, относящейся к министерству сельского хозяйства, и она в первый же день устроилась на работу. Позднее моя тетя, Мария Лазаревна Чижик, которая была на фронте, помогла нам узнать о судьбе отца, разыскав его по полевой почте. Позже, в 1943 году, мамин брат вызовом перевел нас на Урал, где в 6 лет я пошел в школу. Эвакуация продолжалась — теперь это был поселок Кисигач Чебаркульского р-на Челябинской области. В 1945 году друг моих родителей Бражников Вениамин Васильевич стал директором львовского объединения «Укрглаввино». Ему мы и обязаны тем, что очутились во Львове. Отца демобилизовали только в 1947 году: задержали как ценного и нужного армии специалиста. — Расскажите о первом учителе. Как в вашей жизни появилась труба? — Во Львове я пошел во Дворец пионеров на ул. Короленко, где был духовой оркестр, которым руководил известный в городе трубач, преподаватель консерватории и солист оркестра театра оперы и балета, Швец Владислав Александрович. Я уже знал ноты, т.к. до этого к нам домой приходила учительница заниматься со мной на фортепиано, кроме того, я ходил в музыкальную школу. Владислав Александрович дал мне в руки тенор... Дома, когда я его принес, все были в шоке, мама заплакала даже. «Где мелодия?» — спросили родные. Я всем доходчиво объяснил, что это аккомпанирующий, но важный инструмент, а мелодию играют баритоны и трубы. Вообще-то я хотел играть на барабанах, но Владиславу Александровичу нужен был второй тенорист — и он меня уговорил. Я «проквакал» на теноре несколько недель и, к удовольствию домочадцев, меня перевели на трубу (освободился инструмент). Швец мне показал правильную постановку, аппликатуру. Думаю, мне повезло в жизни, что мне встретился такой серьезный и знающий педагог. Первая моя работа или, как называли музыканты, «халтура» у меня была на избирательном участке. Пригласил меня аккордеонист. Мы играли там с самого утра, с шести часов. А мой педагог, Владислав Александрович, по этому случаю дал мне свою трофейную серебряную трубу. Отвечая на ваш вопрос, Борис, со всей ответственностью заявляю, что В. А. Швец — мой первый и главный учитель музыки. И не только музыки! Как и мой отец, он прошел всю войну, до самого конца. Настоящий фронтовик, за боевые заслуги награжденный орденами и медалями страны. Мой учитель много лет дружил с моей мамочкой, которая во Львове работала в обкоме Профсоюза работников культуры. Владислав Александрович был профсоюзным деятелем в театре оперы и балета и по своей профсоюзной работе часто приходил к моей маме на работу. Мои родители и Владислав Александрович с женой Тамарой дружили и домами, часто бывали друг у друга в гостях. Позже, по велению сердца, мой Учитель много лет ухаживал за могилой моей матери. А недавно я нашел в интернете внучку своего дорогого Учителя! Ее зовут Анна Дзялак-Савицкая, она скрипачка, лауреат международных конкурсов, живет и работает в Швейцарии. Я написал ей — и она мне ответила: «Приятно, что моего любимого дедушку помнят и такие люди, как вы, Владимир Ильич, — известный музыкант. Он вами всегда гордился! Дед оставил мне заповеди, по которым жил сам. Вот главные из них:
В поисках путиОкончив школу, я сыграл вступительный экзамен в консерваторию, и В. А. Швец с удовольствием хотел меня взять в свой класс, но... вместо консерватории я поступил во Львовский медицинский институт. Кстати, и в этом мне помогла труба. В институте был приличный оркестр, меня туда сразу взяли на первую трубу. Руководителем был известный во Львове зубной врач, в прошлом скрипач, Кесслер Филипп Максимович. Но скажу, что труба трубой, а экзамены я сдавал на общих основаниях, как все. Проучился год, и после первого курса меня забрали в армию. Вышел указ Н. С. Хрущева: ввиду нехватки (из-за войны) допризывной молодежи, с первых курсов вузов призывать всех, кому пришло время. Пришло время и мне — и я стал служить в ансамбле песни и пляски Прикарпатского военного округа. Особенно важную роль в моей жизни, безусловно, сыграло то обстоятельство, что я жил во Львове — городе, который был одним из центров музыкальной культуры Украины, да и не только. Более 60 музеев, множество фестивалей различных направлений, 7 кинотеатров, где играли оркестры, симфонический оркестр, театр оперы и балета, военные оркестры, ансамбль песни и пляски ПрикВО, десятки танцплощадок, где играли очень интересные эстрадные коллективы. И это, наверное, не все... На коротких волнах— Владимир, вы мне рассказывали о роли коротковолнового приемника в вашей жизни. — Это немаловажный фактор для моего самосовершенствования. И в этом, сам не зная того, сыграл роль мой отец. Я вам рассказывал, что он был связист по специальности и у нас дома был трофейный радиоприемник с короткими волнами. А это значит, что я мог слушать программы из Америки — и я их жадно слушал (такие приемники были запрещены в стране, и нарушение запрета каралось очень жестко). Конечно, слушал я, в основном, джазовую музыку, передачи Уиллиса Коновера, радиоведущего и джазового продюсера «Голоса Америки». Начиная с 1955 года его радиопередача «Music USA» вещалась по всему миру, собирая у приемников миллионы людей. В период холодной войны, в связи с нарастающим интересом к живому джазу в странах Восточной Европы, Коновер с его ночным вещанием стал очень популярен. Я слушал лучшие оркестры мира. Копировал в игре манеру и стиль лучших трубачей мира. Это было для меня школой музыкального, джазового вкуса. Много лет спустя судьба «живьем» свела меня и всех нас — любителей и исполнителей джазовой музыки — с Уиллисом Коновером и его женой на первом московском джаз-фестивале. Ансамбль песни и пляски ПрикВОТри года службы в этом коллективе были моей консерваторией. Это был прекрасный коллектив. В ансамбле в разные времена служили Евгений Беляев — в будущем народный артист СССР, солист ансамбля песни и пляски им. Александрова, Богдан Ступка — также в будущем народный артист СССР, известный актер театра и кино. Со мной служили Роман Виктюк — выдающийся театральный режиссер современности (в ансамбле он был конферансье), певец Зиновий Бабий — народный артитст Беларуси, пел в Большом театре Беларуси и учился в Италии. А еще был прекрасный трубач Петя Брильман, которого вы, Борис, хорошо знаете по оркестру штаба ПрикВО, где вы с ним оказались в 70-е годы. Служа в ансамбле, мы небольшим составом играли во Львове на танцах. В один из вечеров — а мы закончили играть в час ночи — ко мне подошла группа людей. Оказалось, они сидели на балконе и слушали мою игру. «Меня зовут Эгил Язепович Шварц», — сказал один из них и представил мне свою жену Ларису Мондрус (в то время эту певицу еще мало знали). Шварц был дирижером Рижского государственного эстрадного оркестра, с которым он был в то время во Львове на гастролях. Оркестру был нужен первый трубач, и кто-то из музыкантов Львова рассказал Шварцу обо мне. Еще одно приглашение я получил через певицу Юлию Пашковскую (жену Юрия Тимошенко — «Тарапуньки»), которая пела в оркестре Джаза Молдавии под управлением Шико Аранова — это был известный в то время коллектив. Я прослушался там и даже поиграл с ними, но решил поехать в Ригу — город, который меня привлекал больше. Мне оставалось служить пару месяцев... Рига — МоскваСразу после «дембеля» мне из Риги прислали билеты на ЖД. На вокзале меня встретил известный конферансье Гарри Гриневич. Приняли меня тепло, дали квартиру. Начались репетиции. Неожиданно через два месяца у меня раздался телефонный звонок. «Я — Жора Гаранян, — раздалось в трубке. — Вчера мы с оркестром Лундстрема ехали в поезде по северу Прибалтики и по радиоточке слушали живой концерт из Рижской филармонии, где играл оркестр, и ты солировал. Олег Леонидович Лундстрем послал меня на переговоры с тобой». На следующий день Гаранян появляется в филармонии. Мы заходим в небольшое помещение, Жора садится за рояль. «Давай помузицируем — то, что ты знаешь», — сказал он. После нескольких пьес попросил сыграть верхние ноты. Подошел, обнял и говорит: «Ты — первая труба оркестра Лундстрема!» В Москве меня встретил директор оркестра, замечательный человек Михаил Ильич Цын, и отвез в гостиницу «Пекин» (кстати, это была гостиница «Конторы», т.е. КГБ). Там мне был приготовлен шикарный номер, где я мог жить и заниматься на трубе. Так началась моя московская сага. Именно благодаря Михаилу Цыну оркестр Лундстрема оказался в Москве. Через свои огромные связи он выбил в министерстве ставки и другие денежные средства для поддержки коллектива. Оркестр Олега Лундстрема. Историческая справкаГосударственный камерный оркестр джазовой музыки Олега Лундстрема имеет уникальную историю. Организованный детьми работников КВЖД в Харбине в 1934 году, оркестр в 2021 году отмечает свое 87-летие и 105-летие со дня рождения своего основателя и на протяжении 77 лет бессменного дирижера и художественного руководителя, Олега Леонидовича Лундстрема. Это самый «долгоиграющий» биг-бэнд в мире, что зафиксировано в российской книге рекордов Гиннесса. После Второй мировой войны политическая ситуация в Китае обострилась, возможности творческого роста в Шанхае были исчерпаны. Иностранцам стало трудно жить в Китае. В 1947 оркестр в полном составе с семьями приезжает в СССР. Судьба благосклонна к музыкантам, они приезжают в Россию и остаются живы, так как именно в это время прекращается массовый террор по отношению к «возвращенцам» (многие из тех, кто приехал ранее, погибли). Для проживания музыкантам было предложено несколько городов на выбор. Так как все хотели получить высшее музыкальное образование, то выбор пал на Казань: там была консерватория. В ту пору худруком Татарской государственной филармонии был композитор А. С. Ключарев. Он сразу же оценил возможности прибывшего в Казань оркестра и сделал все, чтобы он не распался, чтоб давал в Казани и окрестностях разовые концерты. Далее оркестр переехал в Москву. В концертах коллектива принимали участие живые легенды, лучшие певцы и певицы СССР: квартет «Аккорд», квартет «Гая», Майя Кристалинская, Гюли Чохели. В 70-е с оркестром работали Ирина Понаровская и Алла Пугачева. Музыканты О. Лундстрема — изумительные людиВ оркестре мне нравилось все. Изумительные, интеллигентные люди — музыканты оркестра, очень теплые отношения в коллективе. У всех чистый русский язык (напомню, что советская власть их выманила из Шанхая). Шикарными музыкантами были Леся Осипов (труба), Георгий Гаранян (саксофон), Залман Хазанкин (ударник), Игорь Лундстрем (саксофон), пианист Коля Капустин, трубачи Юра Каврайский и Кеша Горбунцов и другие. — Вместе с Тимофеем Докшицером вы принимали участие в передаче, посвященной искусству трубы. Расскажите, пожалуйста, об этой передаче. — Давным-давно на ТВ у нас с легендарным Тимой Докшицером был цикл передач о трубе. Мы сидели за круглым столом и разговаривали. Играли экспромтом. Редактором передач была музыкальный редактор ТВ Нина Франио, в то время она была автором многих музыкальных программ. Замечательный человек и большая умница. Этот цикл вещался из студии на Шаболовке. Это были интересные передачи, и шли они в прямом эфире. — Владимир, расскажите о работе в оркестре под управлением Юрия Силантьева. — Играл первую трубу, был концертмейстером группы трубачей и членом худсовета эстрадно-симфонического оркестра ЦТ и Всесоюзного радио под управлением Юрия Васильевича Силантьева. Там работали настоящие профи своего дела. Времени на репетиции было немного. Много записывались, часто играли все с листа и напрямую — в эфир или на концерте. Юрий Васильевич был очень харизматичным человеком, прекрасным музыкантом, талантливым композитором, все схватывал на ходу. Мы много играли произведений, написанных специально для нашего оркестра — в том числе и сочинения Силантьева. Но всему этому предшествовала еще одна история. В оркестре Юрия Силантьева первую трубу играл один из лучших эстрадных трубачей того времени, Владимир Тартаковский (уверен, эта фамилия хорошо знакома нашему читателю). Тартаковского пригласили в Ансамбль им. Александрова. В оркестре Силантьева ему выдвинули требования: «Мы тебя отпускаем, но ты нам находишь полноценную замену». Не буду углубляться в перипетии этой истории, но так я оказался в оркестре Юрия Силантьева. — Владимир, с Иосифом Давыдовичем Кобзоном, первым из артистов эстрады Советского Союза получившим высокое звание Народный артист СССР, вас связывают многие годы личной дружбы. Поделитесь воспоминаниями, пожалуйста. — Во время моей работы в эстрадно-симфоническом оркестре Ю. В. Силантьева, на одной из записей музыки композитора Аркадия Островского, появилась пара новых вокалистов. Это был изумительный дуэт: студенты Гнесинки Виктор Кохно — тенор и Иосиф Кобзон — баритон. И было это на отборочном прослушивании для популярного в то время конкурса советской песни. Как это работало: в течение года телезрители присылали открытки с названиями трех лучших, по их мнению, песен. Песни, указанные в наибольшем количестве открыток, выходили в финал. Исполнители этих песен становились лауреатами. Это открывало дорогу новым именам в советской эстраде. Таким новым именем был Иосиф Кобзон, ставший мне близким другом на многие годы. Сотрудник редакции музыкальных программ Всесоюзного радио Чермен-Касаев сразу увидел в Кобзоне артиста-певца с безграничным потенциалом популярности и любви слушателей. Чермен-Касаев был замечательным человеком, обладающим великолепным профессиональным чутьем: попал в его поле зрения — считай, получил большой шанс — практически, «путевку в жизнь». По сути, он был работодателем. Давал рекомендации на передачу «С добрым утром!», «Добрый вечер», «Утренняя почта» и т.д. — и это было отличной рекламой. Это была фигура Союзного значения. Если артисту разрешали звучать на радио, это означало, что его исполнение можно транслировать и по телевидению — как Центральному, так и местному. Сами понимаете, что это значило для молодого, никому не известного студента института им. Гнесиных. Вскоре мастерство и популярность Кобзона дошли до самого Н. П. Чаплыгина — главного редактора музыкального вещания Всесоюзного радио и телевидения. На репетиции оркестра Ю. Силантьева часто приходили композиторы. Слушали дуэт И. Кобзона и В. Кохно, и он им очень нравился. Молодые артисты пели чисто и очень подходили друг другу тембрально. До этого на эстраде самой популярной была другая пара певцов — Владимир Бунчиков и Владимир Нечаев (они пели как патриотические, так и популярные песни). Но к тому времени они как-то устарели, что ли. И тут появляются яркие и полные энергии и задора молодые Кобзон и Кохно! Изначально они пели только в дуэте. Исполняли песни Островского, Долуханяна, Фрадкина, Френкеля, Пахмутовой, Колмановского, Мурадели, Туликова и др. У меня был небольшой ансамбль из музыкантов оркестра Силантьева. Мы выступали там, где не нужны были большие коллективы, и это было для нас неплохим материальным подспорьем. Конечно, я сразу пригласил молодых певцов выступать с нами. К слову, мы аккомпанировали и многим известным солистам — Леониду Утесову, Муслиму Магомаеву, выступали во Дворце Съездов, Колонном зале Дома Союзов и на других престижных концертных площадках. Так мы подружились с Иосифом. Помню наш первый разговор. Иосиф рассказал, что недавно демобилизовался из армии, служил в ансамбле песни и пляски Закавказского военного округа, в Тбилиси. Я служил в подобном коллективе — только в Прикарпатском военном округе, во Львове. А еще оказалось, что мы соседи. Он арендовал комнату, а у меня была своя комната в общей квартире по соседству. Вот такие мы были в те времена богачи. К нему часто приходил Юра Гагарин, с которым он меня познакомил. Превосходный человек, умный, мягкий. В детстве и юности, кстати, играл на трубе. Дядя Владимира Высоцкого, Павел Леонидов, был эстрадным администратором (сегодня его назвали бы продюсером). Услышав дуэт Кохно и Кобзона на одном из концертов в Москве, Паша решил взять их под свое крыло. С этого началась, как говорят в музыкальном мире, их «раскрутка». Среди прочих, П. Л. Леонидов был администратором Вадима Мулермана, Валерия Ободзинского, Ларисы Мондрус, Владимира Высоцкого, Евгения Мартынова, Аллы Йошпе, Стахана Рахимова, Клавдии Шульженко, Марка Бернеса, Гелены Великановой... Как опытный продюсер Леонидов сразу понял, что Иосиф человек с новой и нужной этому времени харизмой. Публика его полюбит! Паша Леонидов разделил этот прекрасный дуэт и создал сольный концерт для Вити Кохно и отдельно — концерт для Иосифа Кобзона. Это было великое продюсирование! Леонидов порекомендовал Кобзона композитору Аркадию Островскому. Отсюда возникли в его исполнении песни «А у нас во дворе», «Голос Земли», «И опять во дворе». Он же купил Кобзону первый костюм. Мне с Иосифом всегда было интересно — как с человеком и как с музыкантом. Если Иосиф дружил — то все было по-настоящему. Помню наши многочисленные концерты. Вспоминанию выступление в цирке. Это было представление М. Бертенева «Куба — любовь моя». Песню с таким названием написала А. Пахмутова. Вскоре эту песню Кобзон исполнил на Всесоюзном телевидении, в одном из выпусков «Голубого огонька». В цирке мы познакомились с Олегом Поповым и другими артистами — очень интересными и приятными людьми, с которыми отработали много лет и много программ. Любили завтракать с Иосифом в пельменной, которая находилась недалеко от нас. До сих пор помню, какие вкусные были пельмени. А еще, по секрету: иногда мы баловались коньячком в рюмочных, которые открыли по всей Москве, чтобы люди не пили на улицах. Притом выпивохами мы отнюдь не были. С мамой и сестричкой Геленой Иосиф жил в маленькой квартирке на проспекте Мира. Мама, Ида Исаевна (в свое время она была народным судьей на Донбассе), сразу приняла меня как члена семьи, дружила с моим отцом. Когда Иосиф уезжал на гастроли, он оставлял мне мать на попечение. Мне это было в радость. Я возил ее по врачам, а она, в свою очередь, заставляла меня принимать витамины и без бутерброда в дорогу не отпускала. С сестрой Кобзона, Гелочкой, я до сих пор дружу и люблю ее! Умели мы и отдыхатьПримечателен такой случай. Иосиф купил машину — американский Бьюик — и на ней мы вдвоем поехали в Одессу. Там погрузили машину на теплоход «Шота Руставели»: мы были гостями капитана этого круизного корабля. Вечером Иосиф пел в кают-компании, где собирались пассажиры и члены команды теплохода (там была небольшая сцена и оркестр теплохода). Кобзон уже тогда был известной личностью и популярным артистом. Помню, с каким восторгом встречали на корабле его выступления. От Иосифа я многому научился. Уважать друзей и любить свою страну. Иосиф Кобзон всегда был и есть в сердце моем, для меня он никуда не ушел. Он мой друг, он мой брат! Жизнь Кобзона не всегда была выстелена красной дорожкой. Не раз недруги и завистники подставляли его... Но он, человек высочайшей порядочности и честности, оказался сильнее, умнее и мудрее многих. Были у него и враги, но они боялись с ним связываться: он был бесстрашным человеком, и авторитет у него был громадный. В своей жизни он сделал много хорошего — включая, к примеру, управление несколькими детскими домами на протяжении десятков лет. Помогал как мог не только близким и друзьям, а и многим, кого и не знал. Иосиф Кобзон — великий артист с большим и добрым сердцем! СМИМузыкальные критики того времени писали: «Чижик был самым ярким солистом-трубачом в истории оркестра Ю. Силантьева! Блестящий исполнитель таких авторов, как Т. Хренников, Е. Крылатов, З. Бинкин, Б. Троцюк, Б. Фиготин. Играл много сольных пьес с оркестром в прямом эфире. Играл безукоризненно!» — Борис, приятно и трогательно это вспоминать. Таких воспоминаний немало...Композитор Борис Карамышев написал чудесную Фантазию на темы киномузыки Тихона Николаевича Хренникова, где трубе была отведена важная роль. Премьера состоялась в Колонном зале Дома Союзов и шла по всем главным каналам телевидения! Т. Н. Хренников сидел в правительственной ложе с женой Кларой. Присутствовали члены правительства и знаменитости. Оркестр Ю. Силантьева открывал второе отделение этим номером. Приняли со скандированием, и прошло все прекрасно — впрочем, как и положено Оркестру радио. Тихон Николаевич несколько раз выходил на поклон и вел за руки нас с Силантьевым. Хренников был совершенно божественный человек. Был успех! В зале присутствовали и многие актеры, игравшие в фильмах, музыку к которым мы исполняли в этой фантазии. В те годы они еще были живы! К сожалению, многие записи всего, что происходило с моим участием, после моего отъезда в США, скорее всего, были размагничены — по известным причинам, продиктованным политикой того времени. Неоднократно меня приглашал на гастроли дирижер Геннадий Николаевич Рождественский — художественный руководитель Большого симфонического оркестра Всесоюзного радио и телевидения (ныне Большой симфонический оркестр им. П. И. Чайковского). С ним у меня были дружеские и теплые отношения. Геннадий Рождественский — дирижер необыкновенного таланта, у него был свой стиль мануальной техники. Жесты его всегда были предельно ясными, он обладал замечательной памятью. Показывал все важные вступления группам и солистам, встречаясь с музыкантами глазами. С ним у меня было несколько гастрольных поездок — в Японию и по Европе. Важной для меня была поездка в Западный Берлин. Кроме выступлений, мы часть свободного времени проводили вместе. В один из дней мы направились посмотреть Рейхстаг. Мы искали на одной из колонн метку моего отца, капитана, инженера-связиста Ильи Лазаревича Чижика: в мае 1945 года, когда взяли Берлин, на правой колонне Рейхстага он угольком написал «Чиж». Увы, не нашли... В этой поездке Геннадий Николаевич познакомил меня с выдающимся дирижером нашего времени Гербертом фон Караяном. Из-за отсутствия времени встреча была короткой, но запомнилась на всю жизнь. Вспоминаю, как Геннадий Рождественский и композитор Андрей Эшпай были организаторами моего участия в новой записи Концерта Эшпая для трубы с оркестром. Немного раньше это произведение записал Т. Докшицер. Андрей Яковлевич Эшпай пригласил меня к себе домой, и мы с ним проиграли Концерт (мы дружили с Андрюшей, были «на ты»). Все происходило по-дружески и искренне. Это была фондовая запись. — Ансамбль «Мелодия». Какие воспоминания оставила работа в этом коллективе? — Тут, Борис, нужна предыстория. Работаю у Юрия Силантьева. Для меня это было интересно и, что и говорить, престижно. Один из самых главных и востребованных в СССР коллективов. В оркестре играло 130 музыкантов, включая группу саксофонов, ритм-группу. Внутри оркестра существовал биг-бэнд. Оркестром исполнялась очень разная музыка. Играли, практически, все, включая 2-ю картину «Лебединого озера», когда на сцене Дворца Съездов танцевала великая Галина Уланова. Помню любопытный момент в этом концерте: в финале оркестровую яму подняли до уровня сцены, и группа труб оказалась глаза в глаза с Н. С. Хрущевым и его гостем из Китая, заместителем Мао, Джоу Эньлаем, — которые сидели в первом ряду. Я в этой программе играл много сольных мест, и Н. С. Хрущев, аплодируя, показал мне большим пальцем — мол, молодец! А потом, уже в Америке, я встречался с сыном Хрущева, Сергеем. Был у него дома, выпивали по сто грамм. Сергей пригласил меня на свою работу, на кафедру в Университете Брауна (город Провиденс, штат Род-Файленд), где он был профессором и читал лекции по всемирной истории. Эта встреча состоялась благодаря его соседу, моему старинному товарищу по оркестру О. Л. Лундстрема, известному певцу Ара Арсеняну. Оказывается, Сергей всегда интересовался музыкой и помнил меня по моему творчеству в Союзе. Мы очень приятно провели время в воспоминаниях. И вдруг!.. У меня в жизни все происходило вдруг. Божье предзнаменование, что ли?.. Юрий Саульский, Вадим Людвиковский и Мурад Кажлаев, члены Союза композиторов СССР,— а это давало немалые возможности — начали организовывать сборные оркестры для исполнения советского джаза. В то время уже приоткрылся железный занавес, и редакторы музыкальных программ московского радио начали делать фондовые записи. Сначала составлялся договор о том, что радио покупает эту музыку и оплачивает работу композиторов, аранжировщиков и исполнителей. Естественно, делалось это осторожно. Внимательно просматривались имена авторов и названия пьес: больше принималось советских и из соцлагеря, меньше — западных. Всем эта идея понравилась, и композиторы и дирижеры обратились к Тихону Хренникову как к председателю Союза композиторов с просьбой поддержать начинание. — Владимир, я знаю, что у вас с Тихоном Николаевичем Хренниковым были и личные дружеские отношения? — Говоря о Тихоне Хренникове, надо сказать, что, будучи многолетним Председателем Союза композиторов СССР, он многих композиторов спасал от арестов. Был любимчиком Сталина, особенно после фильма «Свинарка и пастух», и мог позвонить Сталину в любое время. Уже живя в Нью-Йорке, я как-то ехал в машине и включил «Русское радио Давидзона» («Davidzon Radio»). По субботам и воскресениям шла передача с участием деятелей советской культуры. Вдруг я услышал до боли знакомый голос — это был Тихон Николаевич Хренников, у которого брали интервью. Я набираю телефон редакции студии и говорю: «Передайте вашему гостю, что с ним хочет поговорить его давний знакомый, музыкант из Москвы, Владимир Чижик». Через две минуты прямо ко мне в машину звонят из студии и передают слово Тихону Николаевичу. Диктор объявил, что новый американец Чижик сейчас будет говорить со своим соотечественником и коллегой. Мы с ним разговаривали на всю русскую Америку несколько минут. Но какие это были для меня минуты!.. Через несколько месяцев Тихона Хренникова не стало... Начал собираться оркестр Вадима Людвиковского. Сначала он был нештатный. Раз в месяц мы с редактором музыкальных передач могли «проталкивать» пару студийных произведений, и таким образом начинала собираться фонотека. В оркестр Людвиковского подыскивались музыканты, которые умели играть джаз — и не только в импровизационной форме, но и были опытными оркестровыми музыкантами. Собирали биг-бэнд по крупицам — пока не удалось добиться штатного расписания. Коллектив назвали «Концерно-эстрадный оркестр радио и телевидения». Передо мной стояла трудная задача: как красиво уйти из оркестра Юрия Силантьева, который меня любил и уважал. Я был у него первый трубач, в репертуаре... Многие пьесы для оркестра писались с учетом возможностей первого трубача. Это была традиция. Я был членом худсовета, Силантьев пообещал мне через две недели присвоить звание заслуженного артиста России — а это и прибавка к будущей пенсии, и другие льготы. Я встал на колени перед ним и сказал: «Юрий Васильевич, это мечта всей моей жизни — играть джазовую музыку». И он, этот великий человек, отпускает меня. Пока он не нашел мне замену, я приходил и помогал оркестру. Слез в глазах Силантьева я не увидел, но он был очень печальным. Вместе с Вадимом Людвиковским и Георгием Гараняном мы начали поиск музыкантов. Это было первое и основное наше занятие. С первого и до последнего дня я был первым трубачом этого коллектива — пока в дело не вмешалась зловещая фигура С. Г. Лапина. Этот председатель Комитета по радио и телевидению был одним из самых страшных политических идеологов советской музыки. Он и положил конец оркестру. К нему приходили просить за коллектив многие музыканты. Матвей Блантер, уважаемый автор «Катюши», которую знал весь мир, убеждал Лапина, что это лучший оркестр страны, где исполняют всю джазовую и эстрадную музыку Союза композиторов, а джаз играют не хуже американцев,— на что тот ответил: «Поэтому они мне и не нужны». Так мы все остались без работы. Такие музыканты,.. столько фондовых записей... Судьбе Вадима Николаевича Людвиковского не позавидуешь: с одной стороны, он много работал, купался в лучах славы, с другой — было в его жизни и немало печальных событий, инициируемых его завистниками. Сын военного дирижера, он чуть ли не с пеленок присутствовал на репетициях отцовского оркестра, к пяти годам сочинял, а к восьми — владел несколькими музыкальными инструментами и импровизировал. Юный гений, советский джазовый Моцарт. 1966-й год — один из самых счастливых в жизни Вадима Николаевича: его пригласили возглавить Концертный оркестр Гостелерадио. В оркестр пришли талантливые музыканты — Георгий Гаранян, Борис Фрумкин, Герман Лукьянов, Владимир Чижик. Оркестр был нарасхват — его записывали на радио, показывали по телевидению, с экранов кинотеатров и телевизоров звучала музыка в исполнении оркестра Людвиковского — в фильмах «Кавказская пленница», «Джентльмены удачи», мультфильме «Ну, погоди!»; оркестр играл в телевизионном «Кабачке 13 стульев». Говорят, когда наши джазмены выезжали за рубеж, иностранные коллеги в первую очередь спрашивали: «Что нового у вас в джазе? Что написал Людвиковский?..» А в 1973 году Вадим Людвиковский был уволен. На помощь пришел мой друг Иосиф Кобзон. Он предложил мне собрать малый состав и работать с ним. Это должна была быть интересная работа, значительная часть выступлений предполагалась в самых престижных местах. Я быстро собрал музыкантов. Мы уже даже пошли в ЦУМ подыскивать материал для костюмов... Идея пришла неожиданноВ один из дней мне пришла мысль — наверное, от Бога — создать штатный ансамбль или оркестр на Всесоюзной студии звукозаписи «Мелодия». Я пошел к Борису Давидовичу Владимирскому, генеральному директору фирмы «Мелодия», с предложением не потерять студийных высокопрофессиональных музыкантов из оркестра Людвиковского, по сути — готовый оркестр. Пошел со мной на эту встречу и горячо поддержал эту идею Геннадий Николаевич Рождественский, великий человек и дирижер. Кстати, Борис, читателям это будет интересно: Рождественский — единственный дирижер-лауреат Ленинской премии, народный артист СССР, который не состоял в рядах КПСС. Удивительный факт на то время. Если позволишь, я немного отвлекусь от своего повествования. Провидец и смелый человек Геннадий РождественскийХочу рассказать о премьере Первой симфонии тогда молодого композитора Альфреда Шнитке в 1974 году. По идеологическим законам того времени это произведение было запрещено. Многие дирижеры в СССР хотели записать и пытались включить в свой репертуар Первую симфонию Альфреда, но худсоветы запрещали им это сделать. Геннадий Николаевич понимал значимость музыки Шнитке, видел в нем гениального композитора. Он втайне договорился с директором Горьковской филармонии, что тот предоставит площадку и оркестр для исполнения симфонии (были и тогда рисковые люди). В музыкальных кругах Москвы было известно об этом событии — но это были разговоры «на кухне». Ночью поезд, заполненный меломанами, диссидентами от мира музыки тронулся... В этом же поезде ехали и мы джаз-группой — музыканты из ансамбля «Мелодия»: Г. Гаранян, А. Зубов, А. Бахолдин и я (в симфонии требовалась джазовая окраска и было много сольных мест). С нами — крупнейший дирижер и смелый человек Геннадий Рождественский. Нигде в Горьком об этом концерте не объявлялось. Ни одной афиши — только «сарафанное радио». Утром была репетиция, и уже весь город шумел о событии. Вечером был концерт. Это было самое первое исполнение симфонии никому не известного композитора А. Шнитке. Зал филармонии был набит до отказа, было много конной милиции. Непонятно — кого и от кого она охраняла? Концерт прошел с большим успехом. В зале кто-то записывал исполнение. Может, это были люди из КГБ... Не знаю. Ни телевидения, ни радио не было. Ночью, после концерта, мы, одухотворенные проделанным, возвращались в Москву. По «Голосу Америки» почти сразу рассказали об этом концерте. А симфония попала в число полузапрещенных произведений. Только в 1986 году она была исполнена в Москве. Не могу не сказать и о нашей личной дружбе с Альфредом. Он часто приходил к нам на репетиции, был общительным и очень добрым товарищем — в общем, классным парнем. Сегодня Альфред Шнитке — классик. А сейчас Борис, мы приблизились к рассказу о «Мелодии». Изучив многие административные вопросы, я хорошо подготовился к встрече с Генеральным директором «Мелодии». В то время в командно-административной системе страны появилось новшество: возможность работать по договору (это была инициатива А. Н. Косыгина). Эта реформа должна была ослабить экономическое давление на хозяйственную деятельность людей и целых коллективов — и неважно, в какой отрасли они работали. Из Госплана пошли указы, что не надо ждать штатное расписание из Совмина, чтобы, к примеру, взять уборщицу или сторожа на работу. Все это могло делаться по договору и на местах. Трудовое соглашение (контракт) — это была революция на то время. К нам присоединилась бухгалтер фирмы «Мелодия» и подтвердила, что соответствующие директивы получены. Через полчаса мы подписали договор. Я — руководитель ансамбля «Мелодия». Зарплата приближалась к заработкам музыкантов Большого Театра. Так началась творческая жизнь нового ансамбля. Я сел в машину и не задумываясь отправился к Георгию Гараняну, который жил с родителями и был без работы. Долго мне его уговаривать не пришлось. «Жора,— говорю я ему,— мы должны сделать «Совьетише репертуар». Мы будем записывать прекрасную, доступную музыку и на всю страну распространять через магазины грампластинки фирмы «Мелодия». Впоследствии за короткое время было продано 16 млн. пластинок. На нас с утра до вечера работали несколько заводов: Рижский завод грампластинок, «Апрельский» и другие... Состав ансамбля: Алексей Зубов, Георгий Гаранян, Владимир Чижик, Борис Фрумкин, Герман Петров, Константин Бахолдин, Александр Бухгольц, Леонтий Черняк, Игорь Кантюков, Александр Симоновский. Благодаря нашей правильной репертуарной политике — исполнению популярнейших произведений членов Союза композиторов СССР, Георгий Гаранян в короткое время стал членом Союза. Мы все искренне этим гордились. Студию грамзаписи «Мелодия» выбирали ведущие солисты-вокалисты и композиторы разных жанров. На ней записывались Владимир Высоцкий, Лев Лещенко, Иосиф Кобзон, Людмила Гурченко, Валерий Ободзинский, Валентина Толкунова, Майя Кристалинская, Анна Герман, Алла Пугачева и Андрей Миронов. Композиторы стремились именно на «Мелодии» записать свою музыку к кинофильмам или театральным постановкам: это обеспечивало им высокое качество исполнения. Композитор Александр Зацепин записал с нами музыку к множеству своих фильмов. Мы участвовали в записи Первой симфонии Альфреда Шнитке, альбома «По волне моей памяти» Давида Тухманова, альбома Мурада Кажлаева «Крутые повороты» и огромного количества другой хорошей музыки. Вспомнил случай на Пушкинской, в Одессе. Идем после концерта — а из многих окон звучит наша музыка. Как не гордиться этим! Но среди ясного неба вдруг грянул гром...Был обыкновенный репетиционный день. Время обеденного перерыва. Мы собирались направиться в столовую редакции газеты «Гудок», где мы были постоянными посетителями (это было напротив нас, там вкусно кормили — за 90 копеек можно было хорошо покушать — и все мои мысли уже были там: наверное, проголодался). «Ребята, сейчас небольшое собрание», — вдруг объявил нам Жора Гаранян. Собрание так собрание. Ничего зловещего в этом слове и в том, как оно было сказано, я не услышал. В действительности, именно оно разделило мою жизнь на две части. Захожу в помещение для собраний и вижу: стоит стол, как для президиума. Во главе сидит директор фирмы «Мелодия» Б. Владимирский, начальник отдела кадров фирмы В. Лихачев и два незнакомых мне человека — как потом выяснилось, представители КГБ. «Интересно, о чем пойдет речь», — подумал я. И даже на секунду не мог себе представить, что сейчас будет решаться моя судьба. Слово дали Жоре Гараняну, который вышел с написанным текстом и начал читать. Я, честно говоря, не сразу вник, о чем и о ком речь. А речь шла обо мне. «До нас дошли сведения, что наш коллега Владимир Чижик собирается уезжать на постоянное место жительство в Израиль, тем самым он сильно подставляет наш коллектив. Вы помните, почему разогнали оркестр Вадима Людвиковского? — продолжил он,— один из музыкантов, тромбонист Владимир Гринберг уехал в Израиль (на самом деле причина ликвидация оркестра была совсем в другом, а именно — в „большой любви“ Лапина к коллективу и вообще к джазу). Многие записи размагнитили, работа многих лет была потеряна. Вот и у нас подобный случай», — закончил Гаранян. Все сидящие в зале притихли — вот это да... Бомба! Затем на сцену Гаранян пригласил Бориса Фрумкина — тоже с заготовленной речью в руках. И пошло, и поехало... Текст Фрумкина был длиннее, обвинения — те же. Гера Петров, Алексей Зубов, Константин Бахолдин начали меня защищать: ну как же так, мы о таком не слышали. Отец-фронтовик, до Берлина дошел, был связистом в штабе маршала К. Г. Жукова. Недавно Владимир его перевез из Львова в Москву, квартиру трехкомнатную купил, собирался жениться... Но их голос не был услышан — его, собственно, и не хотели услышать. Я сидел как прибитый гвоздями к полу. Все вокруг поплыло, я не мог поверить в происходящее. Еще один музыкант, Саша Бухгольц, зачитал такую же бумагу — точно, как Б. Фрумкин, под копирку. Кстати, через много лет мне неожиданно позвонила жена Бухгольца и сказала, что Саша умирает и очень хочет со мной поговорить. В трубке раздался голос Сашеньки Бухгольца, он просил простить его и снять с него грех, говорил, что его просто запугали... Конечно, я его простил и до сих пор люблю его. На следующий день он ушел в лучший мир. Спустя годы будучи в Москве, я помирился и с Георгием Гараняном. Бог им судья! ...Во время перерыва я подошел к начальнику отдела кадров В. Лихачеву и сказал ему: «Какой смысл мне уезжать — я человек обеспеченный, только что перевез к себе отца-пенсионера из Львова. Планирую жениться». Лихачев мне сказал: «Ты пойми меня, было продано много миллионов пластинок с твоим именем: „Руководитель Владимир Чижик“. Теперь складывается следующая ситуация: ты уезжаешь в Израиль на постоянное место жительства. Что нам остается делать?..» И продолжил: «Володя, ты знаешь, насколько я тебя люблю и уважаю как трубача и человека... Как мне быть в данной ситуации?» Я со слезами на глазах ответил ему, что никуда и никогда не собирался и не собираюсь уезжать. Это стопроцентный оговор!.. На этом собрание и закончилось. В воздухе повисла бессмысленная, безрезультатная пауза... Я выбежал на улицу и устремился к телефону-автомату — позвонить отцу. С горечью все рассказал. Он как мог успокоил меня, однако сразу понял серьезность ситуации. «Приезжай домой, — сказал он, — мы все обсудим». Позвонил я и моему дорогому Геннадию Николаевичу Рождественскому. «Приезжайте срочно ко мне», — сразу сказал он. Сажусь в свой «Жигуленок» и мчусь. Мне нужен совет, как жить дальше. При входе в квартиру чувствовался приятный запах из кухни. Узнав, что я еду в гости, мама Геннадия Николаевича Наталья Петровна накрывала на стол. Когда-то, будучи на гастролях в Японии, мы купили два кимоно, и мой халат хранился на кухне у Рождественских. Когда я приходил к ним в гости, мы их надевали. Вот такая смешная и красивая была у нас традиция. Рассказываю суть событий. «Володенька, срочно увольняйтесь сами и не ждите, чтобы они вас уволили», — сказал Рождественский. Один из парадоксов советской системы состоял в том, что для отъезда на ПМЖ в Израиль ОВИРу нужна была характеристика с места работы. Характеристика для изменника родины? Зачем? Если там будет написано «Ударник коммунистического труда» — выпускают, а если «негодяй и тунеядец» — не отпускают. Так, что ли? Полный маразм! «Через пару дней, — сказал мне Геннадий Николаевич, я лечу в Лос-Анджелес на премьеру «Петя и Волк» Сергея Прокофьева. Я Вам оттуда организую приглашение на пмж в Америку. Так оно и произошло. Уже на следующий день я подал заявление об увольнении по собственному желанию. Некоторые музыканты, увидев меня, переходили на другую сторону улицы — так боялись попасться на глаза КГБ. Мой близкий друг — я сказал бы, самый настоящий и надежный друг — Иосиф Кобзон пригласил меня в Горький, где он давал концерты,— это были мои последние выступления в СССР! Через несколько недель я получил вызов. Мы с отцом решили, что я поеду первым, а через некоторое время он приедет ко мне. А еще надо было продать кооперативную квартиру. Иосиф Кобзон знал и любил моего отца и взял на себя заботу о нем. Но увы, годы... Отцу стало плохо, и Кобзон помог устроить его в хорошую больницу. После выписки купил ему билет до Рима и проводил на самолет. Мои близкие друзья в Риме встретили отца, нашли ему квартиру и окружили заботой. Через некоторое время мне позвонили из римской больницы и сообщили, что моему отцу осталось жить недолго. Я срочно прилетел в Рим, и три месяца мы провели вместе. В один из дней я пошел пообедать, а когда пришел — увидел пустую кровать... Отец похоронен в Риме, в Вечном Городе. Светлая тебе память, мой дорогой папочка!.. — Владимир, не хочется заканчивать на грустном. Проведя много часов в беседах с вами, я понял, что вы в жизни большой оптимист, человек с хорошим юмором и блестящей памятью. А еще память у вас благодарная — к своему прошлому, к родителям, друзьям и коллегам. Если можно — пару слов о том, как Владимир Чижик нашел себя в новой жизни? — Официально и законно я приехал в США 2 февраля 1975 года и сразу стал играть в польском клубе в Нью Джерси за $50 с польским танцевальным оркестром, а в скором времени меня привели в профсоюз музыкантов Нью-Йорка. Я стал играть с музыкантами, с которыми встречался в Москве и на европейских джазовых фестивалях — это были музыканты из оркестров Бенни Гудмана, Дюка Эллингтона, Фрэнка Синатра и др. После их рекомендаций, в тот же день, я стал членом профсоюза «Local 802 New York and Canada» и начал получать почасовую «профсоюзную» ставку. Вот такое было начало. А дальше моя судьба оказалась связанной с бизнесом, в котором, как я думаю, я преуспел. (Владимир Чижик состоялся как финансист и даже занимал пост одного из вице-президентов компании «Merryl Lynch» («Уолл Стрит Брокер») — крупнейшего инвестиционного банка Америки. Сейчас эта корпорация называется «Bank of America»). — Время нашей беседы пробежало очень быстро. Большое спасибо вам за предоставленную возможность узнать вас поближе. Уверен, интерес к этой статье будет огромен. Вас помнят и высоко ценят многие и многие музыканты и любители музыки. Вы — живая легенда советского джаза! Желаем вам здоровья и долгих лет интересной жизни! Борис Турчинский, июнь 2021
|
|
|
|
|
|