Б. Турчинский: «Музыка — моя жизнь!»

Интервью с израильским музыкантом перед днем рождения и учебным годом

25 сентября кларнетисту, преподавателю и публицисту Борису Турчинскому исполняется... Сколько ему лет — секрет. Да и не важно это. Ведь Борис всегда — и внешне, и внутренне — молод. Кипучая энергия попросту не дает ему отдыхать: преподавательская работа в 4-х общеобразовательных школах и консерватории, руководство и дирижирование детскими духовыми оркестрами, очерки о музыкантах-духовиках, выступления с духовыми ансамблями... Накануне дня рождения Бориса, я, музыковед, совсем недавний друг из России, решила взять у него интервью.

Пожалуйста, не ищите в интервью хронологию — ее нет. Я думаю, друзьям Бориса это и не требуется. Тех же, кому не известна биография Бориса Турчинского, я отсылаю к его книге очерков «Такая музыка звучит у нас в судьбе».

Кстати, меня зовут Анна. Итак, поехали...

«Приветствие солнцу»

— Борис, мы знакомы с 12 декабря 2013 года, когда я отправила Вам свое письмо с просьбой назвать имена современных композиторов Израиля, о которых можно рассказать на моем сайте lafamire.ru. Вы ответили мне, назвав несколько имен. С первых же ваших сообщений-ответов у меня сложилось о Вас впечатление как о человеке дела, человеке со «стреляющей» энергией и тонкой солнечной душой. С недавних пор у меня есть развлечение в Интернете: проводить дату рождения нового друга через всевозможные гороскопы и астрологические программы. А потом смотреть: сошлось ли что-нибудь с реальными чертами человека. Так вот, гороскоп древнего народа майя назвал Вас «Желтое Солнце», на майянском языке — Ахау. И я думаю, такое совпадение неслучайно. Солнце, как известно, светит всем — и друзей у Вас очень много. Я думаю, большую часть жизненной энергии Вы берете от Солнца. Вы — горячий человек?

— Конечно, энергию беру от Солнца, откуда же еще? Но я не думаю, что я «горячий», «горячие» — это там, на Кавказе. Я, наверное, теплый человек, и это качество в себе ценю. 36.6, не более!

— Израиль — очень солнечная страна. Вы должны были попасть туда рано или поздно, это «ваша» страна. Каково это — жить там?

— Ты высказываешь такую мысль, что мое пребывание в Израиле предрешено?

— Да, именно так.

— Я расскажу, как я уехал в Израиль.

Себе можно позволить все, если позволить себе много работать

— В 1989 году Союз начал разваливаться быстрыми темпами, но тогда еще была надежда, что все-таки Горбачев и его команда совладают с ситуацией, и будет все нормально. Я работал тогда преподавателем института культуры в городе Ровно. Люди постарше тебя помнят, что до 1985 года необходимы были справки на дополнительную работу. Зарплата у меня была 120 рублей, очень маленькая, и, чтобы заработать еще какие-то деньги, мне нужно было записываться на прием к парторгу института, брать у него разрешение на подработку. Парторга интересовала только моя общественная работа, а не научная и не педагогическая. С общественной работой у меня оказалось все «ок» — под моим руководством тогда выпускалась стенгазета в институте. Справку мне дали. Но, согласись, такая бюрократия сильно портила жизнь.

Ситуация изменилась после 1985 года. Наконец-то отменили справки на совмещение. Я начал работать много, как это позволяло время и здоровье. Тогда же открыли границы. Я почувствовал, что могу позволить себе не только ранее недоступные вещи, но и съездить за рубеж.

Зов Земли Обетованной

Моя мама до этого уже дважды побывала в Израиле у своей сестры, рассказывала, какая это красивая страна. Мои братья меня подталкивали на поездку — разведать, как там живется. Наконец, я решил посмотреть, что за страна — Израиль. 21 декабря 1989 года я вышел в аэропорту Бен-Гурион — и что-то произошло, мне даже трудно это объяснить. Я увидел бело-голубые флаги с магендавидом, которые в Союзе были запрещены. Что-то запало мне в душу. Стояла прекрасная погода, в январе здесь всегда хорошо — не жарко и не холодно. Я увидел улыбающихся людей, почувствовал, что мне здесь хорошо. По многим причинам я влюбился в это государство. Когда я вернулся в Союз, я уже понял, что мое место в Израиле.

«Горынь» и последний концерт в союзе

Не могу не вспомнить, что в те годы, кроме ровенского института культуры, я работал еще руководителем оркестра ансамбля песни и танца «Горынь» дворца культуры «Текстильщик». Коллектив был профессиональный. Ансамбль состоял из хора, оркестра, танцевальной группы, солистов. Для меня все там было новым: народное направление ансамбля, необычный оркестр с цимбалами, баянами и т.д. Кроме того, мне пришлось дирижировать и хором! Пригласил меня туда Лева Мирочник, мой земляк из Житомира, замечательный хореограф. Он был художественным руководителем всего ансамбля.

С этим коллективом мы гастролировали по Украине, были в Польше и Чехословакии. Для него я делал и оркестровки. Мне было очень интересно работать, да и труд этот оплачивался сполна. Работал я там три года, до самого выезда в Израиль. Три года творчества — иначе не назовешь. Последний концерт был во Львове за неделю до выезда из Союза. Это был город, в котором я когда-то жил,отслужил срочную службу.

Израиль

В Израиль переехала вся моя семья, но не сразу. Сначала уехали мы с братом-фаготистом Геной, через год — младший брат с мамой, через 2–3 года — мой старший брат. Первое время мы жили все вместе в городе Кфар-Саба, всей семьей в одной огромной квартире.

Формула хорошей жизни

Я люблю эту чудесную страну. Да, мне здесь комфортно. У меня хорошая работа, я ее люблю. Работа позволяет мне жить достойно. Яхту и самолет я себе позволить не могу, конечно. Но... иметь нормальную машину, раз в неделю поужинать в хорошем ресторане или сходить в театр, раз в году поехать за границу — да. Наверное, это и есть то, что нужно нормальному человеку в жизни.

В городском саду играет

— Для меня духовой оркестр, который играет там, где он должен играть, т.е. на воздухе — это большая радость. В Ярославле такое чудо на улице возможно лишь летом. Обычно на набережной нашего города Ярославля летом по воскресеньям собирается духовой оркестр. Играет он на круглой площадке, расположенной на выступе набережной. Оркестр создает атмосферу праздника. Рядом с ним всегда собирается много народа. Люди и слушают, и танцуют, и смеются. В Израиле ведь лето — круглый год, всегда плюсовая температура. Играть на воздухе можно хоть каждый день. Какую значимость имеет духовая музыка в культурной жизни Израиля? Что для Вас значит духовая музыка?

Вальсы, польки, марши...

— Звучание духового оркестра действительно создает атмосферу праздника. В 60-х годах, когда я был юношей, я уже не застал игру духовых оркестров в парках культуры. В то время они были «выдавлены» вокально-инструментальными ансамблями (ВИА). Смутно помню, что в детстве мой отец брал меня на такие мероприятия с участием духового оркестра. В то время он работал в оркестре военного училища, и два раза в неделю оркестр играл в парке. Люди собирались, кто-то танцевал, кто-то подпевал знакомые мелодии. Музыка разносилась по всему парку... Вальсы, польки, марши, популярные мелодии тех лет... В середине 60-х все это прекратилось. Этот культурный пласт — музыка духовых оркестров — ушел.

Возрождение традиции

Отрадно, что сейчас в России в некоторых городах возобновляют эти традиции, духовая музыка снова зазвучала в парках и на набережных, где в выходные собирается народ для отдыха. Думаю изначально, еще в те далекие 60-е, была допущена ошибка, когда духовые оркестры ушли из парков и зон отдыха. ВИА — это танцы для молодежи 15–18 лет. Духовая музыка — для людей после 30. Почему это прекратилось в Союзе? Наверное, недостаток финансирования или недопонимание той роли и назначения, которую играли духовые оркестры в общественной жизни.

Привезенная культура

В Израиле довольно сильно развита духовая музыка. И я этому очень удивился, когда приехал сюда на постоянное место жительства. А привезли ее сюда, как и многое другое, русские и болгары. До 70-х годов почти ничего этого не было. Когда в 70-х годах приехала вторая «алия» (массовый приезд людей в Израиль) — они привезли с собой эту культуру и начали создавать духовые оркестры. Но их было очень мало. Положение резко изменилось в 1990-м году. В Израиль буквально хлынула такая лавина музыкантов, что даже возник тогда такой анекдот: «Если с приземлившегося в Бен-Гурионе самолета по трапу спускается новый репатриант без футляра для скрипки, значит, он пианист».

Правда, не все музыканты нашли здесь свое место. Кто-то уехал в другую страну, кто-то переквалифицировался. Но... духовики почему-то сразу стали востребованы. Почему? У нас, наряду с большими городами в государстве, есть много маленьких городков, и их муниципалитеты хотят свой духовой оркестр — для праздников на улице. Потому что никакой другой оркестр, даже симфонический (или народный ансамбль, или певец) не может заменить духовой оркестр. И многие директора школ в городах и поселках захотели иметь у себя в школе оркестр.

Трудности языковой адаптации

Практически все духовики нашли себе работу. Руководить оркестром в первые годы мы не могли из-за плохого знания языка. Поэтому стали преподавать духовые инструменты — и постепенно учить язык. Израиль — страна иммигрантов. Хотя мы говорили с ошибками, учились на ходу — израильтяне смотрели на это снисходительно: нам подсказывали, помогали, никто не смеялся.

Куда ни глянь — везде оркестры

Сегодня столько оркестров, что мне даже трудно их пересчитать. И маленьких, и больших. Проводятся конкурсы. Есть с десяток оркестров на очень высоком профессиональном уровне. Оркестры ездят за границу.

Наш оркестр, где я работаю уже более 20 лет — духовой оркестр консерватории города Петах-Тиква — несколько раз был лауреатом международных конкурсов, где, наряду с юношескими оркестрами, выступали и профессиональные коллективы. Духовая музыка в Израиле процветает — и это для нас, музыкантов, выходцев из бывшего Союза, очень хорошо. Я думаю, что мы тоже внесли большую лепту в развитие духовой музыки в Израиле. Благодаря этой массе духовиков из бывшего Союза, появились новые оркестры, появились рабочие места — и все что с этим связано. Кстати, с нашей «алией» расцвели и симфоническая, и хоровая музыка, и хореография, и опера, и театр.

Город Петах-Тиква (Врата Надежды) и его консерватория

— Расскажите подробнее о консерватории города Петах-Тиква, где Вы сейчас работаете.

— Я уже говорил, что духовую музыку в Израиль завезли выходцы из бывшего Советского Союза и Болгарии. Но в 1990 году, когда я приехал в Израиль, она была на недостаточно серьезном уровне. До 1990-х годов оркестров в Израиле было очень мало, наверное, их можно было пересчитать по пальцам. Но когда в Израиль хлынула масса духовиков со всего Советского Союза — и дирижеров, и преподавателей с хорошей школой, с хорошей научной методикой, — все преобразилось. Сегодня в каждом городе есть духовые оркестры.

Взять город Петах-Тиква, в котором 200 тысяч населения. Конечно, «вершина пирамиды» — это «взрослый» оркестр консерватории (в нем играют дети от 13 до 18 лет). Но в начале пирамиды — много оркестров, разбросанных по общеобразовательным школам, я думаю, 14 оркестров точно есть. Есть оркестры в средних учебных заведениях (называется «хатива»). Есть много ансамблей. Я говорю сейчас только о духовой музыке. Ведь есть и оркестры другого направления — фольклорные, симфонические.

Когда мы (духовики) в 1990-м году появились в Израиле, нам всем нужно было дать работу. С другой стороны, у мэров городов появилась возможность создать один духовой оркестр, другой, третий. Поэтому я могу с гордостью сказать, что мы внесли очень большую лепту в развитие духовой музыки в Израиле.

Оригинальный способ выучить географию бывшего Союза

Состав нашего духового отдела в консерватории города Петах-Тиква очень интересен. В нем работают музыканты, жившие и закончившие музыкальные ВУЗы в самых разных городах Советского Союза: Душанбе, Алма-Ата, Киев, Москва, Одесса, Свердловск, Новосибирск, Кишинев, — а также в США.

Например, наша флейтистка Майя Ицхакова закончила консерваторию в г.Душанбе. Тромбонист Александр Чечильницкий закончил институт имени Гнесиных в Москве у замечательного очень известного преподавателя Баташова. Наш заведующий отделом Михаил Дельман закончил консерваторию в Кишиневе, где работал в симфоническом оркестре под руководством народного артиста СССР Тимофея Гуртового.

Как играет наш оркестр? Достаточно зайти на You Tube, набрать «духовой оркестр консерватории Петах-Тиква» — и послушать. Оркестр имеет 6 дисков, профессионально записанных, несколько раз он становился лауреатом международных конкурсов в Нидерландах, Испании, Австрии, Швейцарии, побывал с концертами в США, Болгарии и Норвегии. Оркестр состоит из 70 юных музыкантов, часто выступает перед жителями города и пользуется большой популярностью. Он постоянно занимает призовые места в Израиле. Большое внимание и поддержка оказываются духовому оркестру со стороны муниципалитета.

Продолжу про преподавателей. Юрий Горлин преподает валторну, был заведующим Музыкальным училищем им. Глиера в Киеве. Вадим Жиляев, представитель Одесской консерватории, как и я. Преподает ударные инструменты. У нас трудятся два преподавателя по трубе. Алекс Ройзман, закончил Казанскую консерваторию, играл в оркестре у великого дирижера Натана Рахлина. Владимир Ганапольский, прекрасный трубач, в Киеве успел поиграть с разными коллективами; кроме классики, замечательно играет джаз, импровизирует. Кларнетисты: Михаил Городецкий, в прошлом солист Кишиневского симфонического оркестра. Григорий Глузман работал в симфоническом оркестре Новосибирска п/ у нар.арт.СССР Арнольда Каца.

«Я никогда в жизни не отказался бы от кларнета»

— Вы учились играть и всю жизнь играете на кларнете. Первая ассоциация, возникающая у меня при упоминании слова «кларнет» — это тема Календера-царевича из сюиты Н. А. Римского-Корсакова «Шехеразада». По сюжету арабских сказок «Тысяча и одна ночь» Календер-царевич (кларнет) рассказывает свой фантастический рассказ. Вы тоже рассказываете истории (пишете). Есть и другая ассоциация из этих же сказок: царевичей обычно учили военному делу, музыке и письму. Причем не просто письму, а умению записывать интересные истории и слагать прекрасные стихи. А еще царевичи очень любили путешествовать. В вашей жизни все это есть: и военное дело, и музыка, и запись интересных историй, и путешествия. Так что можно назвать вашу жизнь жизнью царевича из сказки. Шучу, конечно. Расскажите про свою любовь к кларнету. Чем хорош этот инструмент?

— Кларнет для меня — очень многое. Я играю на нем с 8 лет. Сейчас, к сожалению, так получилось, что я, в основном, преподаю и дирижирую. Но, когда у меня есть свободное время — я занимаюсь. Во-первых, чтобы показать ученику, во-вторых, чтобы просто быть в форме, относительной, конечно. Потому что той формы, когда я был исполнителем и играл в оркестре, сейчас нет. Наверное, возможно достичь прежнего уровня, но для этого нужно очень долго и упорно заниматься. И для этого должна быть мотивация.

Мой брат, прекрасный фаготист, был вынужден оставить свое исполнительство, так как фагот гораздо менее востребован в Израиле. Он стал хорошим мастером музыкальных инструментов, продал свой фагот и «забыл».

Я никогда в жизни не отказался бы от кларнета. Очень его люблю, он для меня будто живое существо. Играя, я с ним как будто «разговариваю». Люблю играть новые произведения, люблю повторять «старые», которые играл раньше. Мы ведь играли все наизусть, начиная с 1 класса музыкальной школы и заканчивая Консерваторией. Такова была исполнительская школа в Союзе. В других странах, например, в Израиле, в Америке — все играется по нотам. В каждой из исполнительских традиций есть и свои плюсы, и свои минусы. Если играешь наизусть — раскрытие музыкального образа, конечно, происходит лучше, но произведений проходится меньше — от этого меньше исполнительский кругозор. Когда играешь по нотам — играешь много произведений, увеличиваешь свой репертуар, но при этом не можешь чувствовать себя при игре раскованно, так как все время «упираешься в пюпитр».

Кларнет — это, конечно, не только Римский-Корсаков, но и Моцарт, Вебер, Шпор, Хиндемит... Кларнет — это один из ведущих инструментов, своего рода «интеллигенция» среди духовых. О нем можно говорить много и долго. Я люблю тембр кларнета, его возможности — выразительные и технические. Сегодня техника шагнула настолько вперед, что, слушая современных композиторов, исполнителей — диву даешься. Достаточно назвать всего одно имя — Мартин Фрост — чтобы ты и наши читатели поняли, о чем я говорю. Все это стало возможным и потому, что инструменты на сегодняшний день стали гораздо совершеннее, удобнее для игры, а исполнитель приобрел новые возможности.

Кларнет очень популярен в нашей стране. Мой учитель по кларнету, профессор Одесской консерватории Калио Мюльберг, исходя из прослушанной музыки и использования кларнета в еврейском фольклоре, так пишет о кларнете: «Надо заметить, что кларнет считается народным инструментом государства Израиль, то есть имеет ту же эмблематическую предназначенность, как арфа в Ирландии, бандура в Украине, балалайка в России и т.д.»

Как играть на саксофоне?

— Мне очень нравится тембр саксофона, нравится джаз. Почему-то я связываю саксофон непременно с джазом, а не с классической музыкой. Для меня — это музыка вечного лета, причем в городе. Что для Вас обозначает саксофон? Какие интересные моменты в музыкальной жизни с ним связаны?

— В 14 лет я начал играть на саксофоне. Как это произошло? Нежданно-негаданно. Я был тогда воспитанником оркестра, как я уже писал не раз. Группа юных музыкантов нашего оркестра играла на танцах. И им понадобился второй саксофонист — альтист.

Ко мне обратился Иосиф Моисеевич Манжух, наш дирижер, и говорит: «Борис, я думаю, что тебе пора освоить и второй инструмент — саксофон». Он вообще хотел, чтобы я освоил как можно больше инструментов. Я в то время играл не только на кларнете, но и на балалайке-секунде, был конферансье, писал статьи, делал еще много другого, только разве не танцевал. И вот после слов Манжуха об освоении саксофона я подумал: «Как? Что?» Для меня это было что-то неожиданное, непонятное. Но Манжух был уверен, что через 2–3 месяца я уже буду играть на этом инструменте. Он сказал: «Поверь моему опыту, ты быстро научишься».

Welkland

Мне выдали новенький немецкий саксофон Welkland, тогда эти германские саксофоны были «супер». И я начал на нем что-то «нащупывать». Конечно, мне хотелось играть со взрослыми ребятами танцы. Там же были девочки! И мы выходили в город! Я за 3 месяца научился играть на этом инструменте. Вот таким образом я начал играть легкую музыку на саксофоне на одной из танцплощадок города Вильнюса. Район, где мы играли, называется Нововилейка.

Когда я приезжаю в Вильнюс и прохожу мимо Дома культуры, где я проиграл года 2, у меня, конечно, немного сердце щемит от воспоминаний, но от приятных воспоминаний, это моя юность. «Мои года, мое богатство».

Далее я как-то не уделял времени совершенствованию игры на саксофоне, все мое внимание было сконцентрировано на кларнете. А саксофон был «побочный» инструмент, ведь в то время он был «полуподвальный». Даже мой папа не видел перспективы в освоении этого инструмента, кроме одной выгоды — вечером поиграть в кафе, поиграть на свадьбах, т.е. для «пополнения бюджета».

Биг-бэнд в Житомире. Саксофон джазовый

Будучи студентом житомирского музыкального училища, я работал в городском биг-бэнде, где мне было необычайно интересно, у Михаила Некрича. Это мой друг, заслуженный деятель искусств Украины. Он сейчас живет в Днепропетровске, мы с ним дружим уже много лет. Значительная личность и человек прекрасный.

Мне было очень интересно играть на саксофоне, но вопрос выбора между саксофоном и кларнетом не стоял. Это был 1970 год. Тогда еще не было класса саксофона в высших учебных заведениях. Если вспомнить историю, только в 1973 году Маргарита Шапошникова открыла класс саксофона в Москве, в Гнесинке, с очень большим трудом. И вот оттуда только позднее пошло по другим городам потому, что смотрели всегда на Москву.

Служа в армии, в оркестре штаба Прикарпатского военного округа, я играл танцы в Доме офицеров, причем с высококлассными музыкантами. Среди них: Владимир Таперечкин, впоследствии руководитель ансамбля «Червона рута», прекрасный пианист, аранжировщик и композитор. Гама Скупинский, только что окончивший в то время Казанскую консерваторию, также композитор, пианист. Прекрасный трубач Рома Рафальсон. Конечно, мне было с ними интересно, но все же мой «первый» инструмент был кларнет. Где-то у меня закрадывалась мысль: почему саксофон используется только в джазе, только в легкой музыке. Но такое время было, что «думать много не давали». Сейчас я могу сказать, что саксофон в моей жизни, к сожалению, участвовал эпизодически и только в виде «дополнительного заработка».

Саксофон классический: как преподавать?

Ровно

Но вот в 1986 году, когда я стал преподавать в Ровенском институте культуры, заведующий кафедрой Старченко В. Н. при первой нашей беседе спросил меня: «Борис, а саксофон ты знаешь?» В то время я был и дирижером, и кларнет вел, и ансамбль, и был играющим кларнетистом. Вместе с хорошими студентами я выступал в концертах. Я ответил: «Да, Вячеслав Николаевич, я знаю саксофон, но что Вы от меня хотите?» Он сказал, что хотел бы, чтобы я преподавал саксофон, но в другом профиле — академический саксофон. И вот тогда я серьезно первый раз задумался: как преподавать. В то время это (преподавание) было уже в Одесском муз. училище — я связался с его преподавателями, стал брать там репертуар. Я связался с Николаем Волковым, преподававшим в институте имени Гнесиных и знавшим лично Маргариту Шапошникову. Он мне очень много подсказал насчет репертуара, насчет постановки губного аппарата при игре на саксофоне. Я стал искать репертуар для саксофона. В магазине мне попадались 2–3 сборника, но пьесы в них не годились для учебного репертуара. Я стал сам делать переложения — со скрипичного альта, гобоя, кларнета. У меня была масса этих переложений, ничего оригинального почти не было до тех пор, пока я не оказался в Израиле.

Израиль. Арье Рувен: «Мне нужен преподаватель саксофона»

В Израиле я продолжил преподавание саксофона. Что было интересно. Когда меня брали на работу в консерваторию Петах-Тиквы, тогдашний директор Арье Рувен, он же и инспектор консерваторий Израиля от Министерства просвещения, вызвал меня и сказал: «Я знаю, что ты дирижер, я знаю, что ты кларнетист, но мне нужен преподаватель саксофона».

Я очень хотел преподавать в этой консерватории, потому что на тот момент работал в пяти разных местах, все время переезжал. 2 раза в неделю мне даже приходилось преодолевать 120 км в день, будучи начинающим водителем. Мне было тогда очень тяжело, хотя я и был молод — 38–40 лет.

И вот я понадобился как преподаватель саксофона. Арье Рувен поставил мне такие условия: «Утром ты участвуешь в проектах — ведешь кларнет, саксофон и детский духовой оркестр в общеобразовательных школах, а после обеда ты будешь преподавать саксофон в нашей консерватории. Учеников я тебе давать не буду. Сколько сам приведешь с утренних проектов — все твои». К концу первого года у меня было 5 учеников, к концу второго — уже 15, к третьему — 18, с четвертого года и все последующие годы (21 год уже) у меня меньше 25–28 учеников в классе не было. Это конечно, и кларнетисты, и саксофонисты. У меня самый большой класс в консерватории.

Кларнетист Моти Мирон: «Я хочу с тобой поиграть дуэты»

Директор Арье Рувен был пианист и не очень-то разбирался в специфике духовых инструментов, посему несколько лет не давал мне преподавать кларнет. И было это до тех пор, пока завучем к нам не пригласили Моти Мирона. Моти закончил Венскую консерваторию как кларнетист и как дирижер, причем он очень хороший специалист как в первом, так и во втором. И вот, как-то проходя по коридору, он вдруг услышал, как я занимаюсь на кларнете. Я играл наизусть какие-то фрагменты из концертов Вебера, 1-ю рапсодию Дебюсси, концерт Брунса. Он заглянул в класс посмотреть: кто это так играет? На студента не похоже. Постоял несколько минут, скрестив руки, и сказал: «Я хочу с тобой поиграть дуэты». Это был комплимент моей игре.

— Так он же кларнетист, поэтому и оценил.

— Да, конечно. Он пришел к директору в тот же день, и у них состоялся разговор. Он сказал про меня, что слышал, как я играю, и что я очень хороший кларнетист.

Через неделю директор встречает меня в коридоре: «Шалом». «Шалом». Он говорит мне: «Я знаю, что ты хороший кларнетист и что ты немного обижен, что не ведешь свой инструмент. Я забираю свои слова „только саксофон“ обратно. Теперь ты ведешь у нас и кларнет». Конечно, для меня это была большая радость.

Вернусь к саксофону. Когда я стал его преподавать, я очень серьезно начал относиться и к репертуару, и к техническим приемам, которые нужны для саксофона — вибрато и проч. И что мне помогло для хорошего преподавания, так это поездка в Париж.

Домик в Париже

Будучи в Париже, я зашел в какой-то нотный магазин и спрашиваю: «Где здесь ноты для саксофона?» Я думал, мне сейчас покажут какое-то отделение, как в библиотеке, 3–5 стопок. А мне отвечают: «Вот видите домик там?» Я был с сыном, и сын мне переводил: «Вот там домик и на нем написано: «Саксофон». Я так был этому рад и вместе с тем шокирован. Столько есть нот для саксофона, что ему выделили отдельное, хоть небольшое, но здание! Захожу в этот домик с зеленой крышей и нахожу там массу нот. Ансамбли, дуэты, трио, квартеты, саксофон-сопрано, саксофон-баритон... Я столько всего обнаружил! Я столько нот купил! В то время я еще не был активным пользователем в Интернете, не имел возможности скачивать ноты. Приехав домой в Израиль — я уже стал «профессором».

Саксофон я люблю так же, как и кларнет. Мое сердце поделено на три части: кларнет, саксофон и работа с духовым оркестром.

Преподавание — это призвание

— Основная ваша деятельность — обучение детей игре на кларнете и саксофоне, руководство и дирижирование детским духовым оркестром. Вы — явно харизматичная личность, Вы тепло и сердечно относитесь к людям, поэтому детям очень нравится у Вас заниматься. Что еще, кроме этих замечательных человеческих качеств, заставляет детей бежать к Вам на урок? Может быть, расскажете о ком-нибудь из своих любимых учеников?

— У меня богатый педагогический опыт. Действительно, я много лет преподаю — с 1973 года. Я начал преподавать в музыкальной школе № 3 г. Житомира. И мне сразу это понравилось. Прокручиваю назад фильм жизни — и понимаю — да, мне это нравилось с самого начала. Затем у меня был перерыв. В Одессе я не преподавал, я играл, был исполнителем в очень хорошем военном оркестре, я уже рассказывал об этом.

С 1979 года я снова начал преподавать. Так уж жизнь сложилась. Самые яркие моменты преподавания для меня, пожалуй, были в Ровенском институте культуры. Мне там нравилось работать, потому, что там я мог «самовыразиться», если можно так сказать. Там я совмещал преподавание с дирижированием, много играл. В Ровно можно было и себя показать, и было кому тебя послушать. В институт культуры на духовую кафедру поступали две «категории» студентов: 1 — поступившие после культпросветучилищ, 2 — после музыкальных училищ. Студенты из первой группы были послабее, а вот из второй — были на очень хорошем исполнительском уровне, с ними мне было интересно. Хочу с гордостью сказать, что один из моих учеников — Роман Дзвинка, саксофонист — сегодня — профессор этого же Ровенского института. Я с ним поддерживаю отношения, переписываюсь. Мне очень приятно, что он состоялся в музыкальной жизни. Игорь Олексюк — замечательный кларнетист, закончил после Ровенского института Одесскую консерваторию. Владимир Онищук начинал заниматься у меня, сегодня сам преподает в институте. Хороших и перспективных учеников я посылал в консерваторию, понимал, что исполнительская школа там на порядок выше.

Выбор пути

Про преподавание в Израиле. 8 августа 1990 года я прилетел в Израиль. А 10 августа уже получаю телефонный звонок. Звонит мне женщина, по имени Эстер, и предлагает работу во вновь открывшейся консерватории Кирият-Атта. А я ведь и языка не знаю: как буду преподавать? Мы встретились, поговорили. Она оказалась удивительно умной женщиной (Эстер сама пианистка, закончила Львовскую консерваторию, живет сейчас в Лондоне). Она «напророчила» мне, что я буду хорошим преподавателем в Израиле, что у меня будет свой «класс» и я еще буду вести духовой оркестр. Все сбылось!

Итак, я приступил к работе. У меня были и русскоговорящие ученики, но и говорящие только на иврите. Я постепенно, слово за словом, стал учить язык. Так у меня набралось к концу года 12 учеников, организовался свой класс, дети потянулись ко мне. Но заработка не хватало. Я стал играть свадьбы. Однако через полгода начались накладки — игра на свадьбах или уроки. Я стал переносить уроки. Эстер дала мне совет, что лучше выбрать государственную службу, потому что она дает социальные льготы и пенсию. Я послушал ее, и очень благодарен до сих пор за совет.

Что такое консерватория в Израиле

С 1992 года я начал работать в консерватории города Петах-Тиква. Это одна из ведущих консерваторий Израиля. Я должен расшифровать — что такое консерватория в Израиле. Это не то же самое, что в бывшем Союзе. Здесь учатся дети до 18 лет. В Израиле нет среднего звена — училища. Так что консерватория в Израиле берет на себя и его функции. Уровень нашего выпускника — это уровень выпускника музыкального училища в Союзе. После 18 лет наш воспитанник может поступать в музыкальную академию. За эти годы у меня выпустилось много учеников, которые прошли все 7 или 8 лет обучения, дошли до конца и получили музыкальный аттестат. Но музыкантами-профессионалами стали всего 5–6 человек. Это можно объяснить. Наш труд — музыканта — очень тяжелый, и оплата небольшая. Молодой человек, работающий программистом, получает гораздо больше, и по вечерам он дома. Я работаю с 8 утра и до 9 вечера, чтобы иметь достойную зарплату.

Звезды и звездочки

Но мне хочется отметить, что у меня есть 2 саксофониста, бывшие ученики, которые уже котируются в Израиле — Стас Файнберг и Дор Астраф. Они играют в эстрадных оркестрах на очень высоком профессиональном уровне. Еще один ученик — Шай Слуцкий — в этом году поступил в Музыкальную Академию. Идан Менаше служит в военном оркестрае; чтобы попасть туда, надо пройти серьезные испытания. Вот такие наши реалии. И сегодня у меня есть ученики, которых я называю «звездочки». Это Рон Кацман, кларнетист, который сам композитор в 14 лет и играет на очень высоком техническом уровне, например, каприсы Ивана Федоровича Оленчика (моего друга, профессора института им. Гнесиных), кларнетисты меня поймут. Я хочу послать его на какой-то конкурс, на котором он прославит меня,себя и государство Израиль. Есть и другие одаренные ученики.

«Две большие разницы», как говорят в Одессе

Есть большая разница между преподаванием в бывшем Союзе и преподаванием в Израиле. Я эту разницу быстро понял. Здесь (в Израиле) нельзя быть строгим, нельзя носить «маску» без улыбки, но улыбка должна быть искренняя. Здесь важно то, что ребенок или любой студент Академии может в любой момент повернуться и уйти. Поскольку я человек «теплый», ты сама это заметила, я стараюсь ко всем ученикам относиться одинаково. Хотя у меня есть свои «любимчики». Это, бывает, и не относится к игре ученика, просто какие-то «флюиды», которые трудно логически объяснить.

Дверь в музыку открыта всем

У меня очень большой класс, наверное, самый большой в консерватории — 26–28 учеников каждый год уже много лет подряд. Чем я «покупаю» детей? Для меня каждый ребенок — это проект. В каком смысле? Если я даже вижу, что «ребенок не тянет», что трудно сделать, чтобы пальцы забегали, чтобы музыкальная мысль «заработала» — я не опускаю руки, я бьюсь. Есть преподаватели, которые выпускают только очень хороших учеников. Такие преподаватели отсеивают «неотличников». Если кто-то из учеников на «пятерку» не тянет — он у них не будет «делать аттестат». Я думаю по-другому и стараюсь делать по-другому. Я стараюсь, чтобы мой ученик дошел до конца. Пусть он не получит «пятерку», а получит «4+» или «4», но это будет наша с ним общая победа. Тем более я знаю, что как музыканты-профессионалы мало кто из них продолжит свой путь. Но этот ребенок (вернее, к окончанию консерватории в 18 лет это уже юноша или девушка) останется и любителем музыки, а может, и более того.

У нас есть замечательные проекты в общеобразовательных школах, где каждый ребенок 4-го класса может в течение года поиграть на музыкальном духовом или ударном инструменте. 2 раза в неделю мы — преподаватели по разным дисциплинам — приходим в школы и создаем оркестр. Я дирижер таких оркестров в четырех школах. Причем оркестр довольно-таки неплохо играет. Некоторых детей я беру для обучения музыке дальше — в консерваторию г. Петах-Тиква. Всех детей я взять, конечно, не могу, мест столько нет. Но те дети, которые не продолжат, уже вступили одной ногой в мир музыки. Они уже знают, что это такое. Дети играют, выступают — и поэтому знают, что такое гобой, фагот, кларнет, флейта, труба. Они могут узнать по звучанию, какой инструмент играет. Они даже своих родителей «учат» музыке. Это мы хотим дать детям, я считаю, что это очень важно.

«Каждый ребенок для меня — друг»

Я уже говорил, что каждый ребенок с первого урока для меня — проект. Когда эти дети из общеобразовательной школы приходят ко мне в консерваторию — я сразу стараюсь выстроить «лесенку вверх». И мне бывает очень интересно потом наблюдать, насколько оправдываются мои ожидания.

В 2013 году у меня окончили консерваторию шесть учеников. Это много и небывало для нашего учебного заведения. Взяв их с четвертого класса — довел до самого «верха пирамиды. Конечно, это не только моя заслуга, в этом участвовали и другие преподаватели консерватории и родители, но... Стараюсь стать ребенку как бы старшим товарищем. Дети советуются со мной, рассказывают про свою семью, друзей, путешествия, про дни рождения. Я знаю, когда у моих учеников дни рождения — и я их поздравляю. Когда родители спрашивают ребенка, как было на уроке — он отвечает «кайф». Я не люблю это сленговое слово, но оно, видимо, хорошо передает их впечатление от урока. Я подхожу к ребенку «с двух сторон»: с одной стороны, учебная составляющая, с другой стороны — семья ребенка, его окружение, как он учится, чем интересуется, занимается ли спортом. Я подсказываю, что будет лучше для ребенка, стараюсь быть для него родным человеком.

Антарес — звезда военных

— Астролог, посмотрев вашу карту, обнаружил бы в ней Антарес — звезду военных. И на самом деле, ваш отец — военный музыкант, воевал в Великую Отечественную войну, Вы прослужили военным музыкантом 11 лет. Наверняка, есть какая-то очень интересная история, может быть даже не одна, из вашей военно-музыкальной жизни.

Праздник в Вильнюсе

— У меня есть много чего рассказать. Военные сапоги я одел в 13 лет. Это было в городе Вильнюсе. Как это получилось? У моего отца был друг, замечательный человек, валторнист, Слава Грищенко, который служил в одном из оркестров Вильнюсского гарнизона. В Вильнюсе также жила моя двоюродная тетя, иногда мы приезжали к ней в гости, и отец встречался с этим своим другом. На одной из встреч Грищенко посоветовал отцу отдать меня в воспитанники военного оркестра, где он служил, и дирижером был Манжух Иосиф Моисеевич. Друг отца так расхваливал дирижера, коллектив, хорошее воспитание, что отец согласился, тем более что и Грищенко, и сам отец прошли этот путь, от воспитанника до оркестрового музыканта. Для того, чтобы я сам «загорелся» этой идеей, мне решили показать этот военный коллектив. Нас с отцом пригласили прийти на генеральную репетицию ежегодного праздника Песни и Танца в парке «Вингис». Праздник такой проводится раз в год, на него съезжаются музыканты со всей республики. В Вильнюсе (как и в Риге, и в Таллине) есть для этого мероприятия огромная «ракушка», в которой помещаются десятки тысяч хористов. Для дирижера построена огромная вышка метров десяти. Внизу располагается сводный большой оркестр. Впечатляющее зрелище! Всем известно, что литовцы очень любят хоровое пение. Мы познакомились с дирижером оркестра Манжухом, папа быстро нашел с ним общий язык. Я увидел много ребят в оркестре, правда чуть постарше меня. Мне было около 13 лет. Ребятам было уже по 15–16. Вечером я сказал папе: «А мне нравится!»

Гвардии воспитанник

И уже в сентябре 1965 года я был зачислен в оркестр и пошел в вечернюю школу. Так началась моя военная служба. Что добавить? Был самый маленький и по возрасту, и по сантиметрам роста (всего 1 м 45 см). Долго для меня подбирали форму. Ее пришлось шить на заказ. И сапоги 37 размера, почти как у Золушки. А через пару месяцев мне дали гвардейский значок. Я был не просто воспитанник, а гвардии воспитанник! Как я этим гордился!

Кстати, в Вильнюсе я окончил музыкальную школу. В 1967 году, будучи в ее последнем классе, я принимал участие в Республиканском конкурсе юных исполнителей на духовых инструментах среди детских музыкальных школ Литвы. Это было в городке Укмерге, примерно 30 км от Вильнюса. Неожиданно для себя и своего педагога я занял первое место среди кларнетистов. Помню обязательное произведение для всех — «Дивертисмент» Моцарта. Мою фотографию поместили при входе в музыкальную школу. Было очень приятно...

3 года службы — это не один день. Конечно, эпизодов различных было много.

«Самое первое сопрано»

Помню такую историю. В Москве был начальник военно-оркестровой службы генерал Николай Михайлович Назаров, который командовал всеми военными музыкантами Советского Союза. Генерал любил приезжать в Вильнюс. Однажды он был приглашен, не без помощи Иосифа Моисеевича, главным дирижером праздника «Песни и танца». В заключение концерта звучала песня Александрова «Да здравствует наша Держава!». Естественно, дирижировал Назаров. Играл сводный оркестр, пел хор в 20 тысяч человек. Это было грандиозно!!! Вместе с тем генерал приехал проверить и наш оркестр, посмотреть наш быт, послушать концертный репертуар. Манжух назначил меня дневальным. Голос у меня был писклявый-писклявый, как «самое первое сопрано». Смешно и трогательно было: заходит генерал, и я по уставу отдаю команду своим высоким голосом: «Оркестр, смирно!» Высокий плотный (как мне тогда казалось) генерал увидел меня, ответил: «Вольно, сынок». Подошел и обнял меня.

Когда генералы плачут...

Еще один эпизод. У нас начальником дивизии был генерал Дзоциев, осетин, он любил музыкантов, уважал Манжуха, часто заходил в оркестр, даже на репетиции, любил слушать «Рапсодию» Бабаева (с кавказской лезгинкой). В 1966 году генерала переводили в Калининград на повышение. Он прощался с составом дивизии. Все выстроились на плацу, звучат прощальные речи. Далее торжественным маршем солдаты и командиры проходят мимо трибуны. Перед дефиле нашего оркестра Манжух делает небольшую паузу, дает мне цветы и командует: «Бегом к трибуне!» Я помчался со всех ног. Представляете картинку? Маленький солдатик, в аккуратной, подогнанной военной форме. Не трогательно?! Подбегая к трибуне, вижу, что генерал сам спускается мне навстречу. Обняв меня, заплакал. Много лет он командовал нашей дивизией. Она стала ему родной. Жаль, что нет у меня фотографии этого волнующего момента.

Игра в прекрасном оркестре дороже зарплаты

Расскажу об оркестре Одесского высшего командно-инженерного училища ПВО под управлением замечательного дирижера Александра Яковлевича Салика. При мне он был только майором, затем подполковником, получил звание «заслуженного артиста». Впоследствии сделал большую карьеру — стал полковником, народным артистом Украины, профессором одесской консерватории. Оркестр штаба Одесского военного округа (сейчас уже нет ни округа, ни оркестра) под его талантливым руководством завоевал первое место в 1988 году на Всеармейском конкурсе военных духовых оркестров Советской Армии. Это очень высокое достижение, и единицы из военных дирижеров добиваются этого в течение своей службы. Этому человеку я многим обязан. В 24 года благодаря ему получил квартиру в Одессе, в 26 закончил консерваторию. У нас был потрясающий коллектив. Из 60 человек числившихся в оркестре — 20 имели высшее образование, все остальные — после музыкальных училищ. Мы все работали, кто, где мог — зарплата в оркестре была совсем небольшой. Поэтому и подрабатывали. Кто-то в оперетте, кто-то — в опере и цирке. Салик всегда отпускал нас, но не перед важными выступлениями. Это понятно! За шесть лет, которые я прослужил в этом оркестре, мы всегда занимали только первые места.

«Калина красная»

Расскажу такой случай. После Н.М. Назарова начальником военно-оркестровой службы Советской Армии стал Николай Михайлов, полковник. Свою службу в этой должности он начал с инспекционных проверок по округам. И вот он приезжает в Одессу. Весь концертный репертуар мы исполняли в зале нашего военного училища, потому что это был акустически очень хороший зал. Мы играли интересные произведения. Евгений Светланов написал симфоническую поэму «Калина красная». Семен Рахштейн, прекрасный аранжировщик, специально для нашего оркестра переложил это произведение с симфонического оркестра на духовой. Мы были первыми его исполнителями. Совсем недавно умер Шукшин, создатель фильма «Калина красная». Всех потрясло это известие, и реакция зала на музыку была потрясающей — многие в зале плакали.

Верная тональность?

В этом оркестре я прослужил до 1979 года. Мои планы были — продолжать работать с Саликом еще много-много лет. Но Александр Яковлевич уже в марте был назначен на повышение начальником военно-оркестровой службы северной группы войск в Польше. А в июне у нас объявили конкурс военных оркестров. А у нас нет дирижера. Начальство же очень хотело, чтобы мы приняли участие в этом конкурсе. Что делать? Приняли решение вызвать Салика, Александр Яковлевич как раз приехал в отпуск,побывать в родном городе, Одессе, — и программа вся готова. Салик с радостью соглашается. Неделя репетиций — и... конкурс. В программе была «Камаринская» Глинки, аранжировка Дульского, 5 бемолей, довольно неудобная тональность, кстати соло исполнял я; Музыкальная картинка «Зимушка» Воробьева, Увертюра из оперы «Млада» Римского-Корсакова, Концерт для квинтета духовых с духовым оркестром А. Арутюняна — здесь я тоже солировал, другие произведения. И... наш оркестр занимает первое место! Салик был очень благодарен мне. Мы вдвоем думали продолжить нашу совместную творческую работу еще на много лет. Мы пошли в особый отдел училища за разрешением. Через некоторое время Александр Яковлевич выходит оттуда бледный и говорит: «У тебя бабушка живет в Израиле? Сказали, что можно в Польшу взять хоть весь оркестр, но кроме Бориса Турчинского». Я совершенно не ожидал такого развития событий. Для меня это была травма, обида, и после этого я ушел из Армии.

Вдохновленный человек рад каждому дню

— Борис, так получилось, что за свою жизнь Вы были и исполнителем-инструменталистом, и преподавателем, и дирижером (руководителем) оркестра. Если «открутить пленку» вашей жизни назад и вспомнить все эти «роли» и места вашей работы, то за какую из этих «ролей» Вы поблагодарили бы Бога (или судьбу) без всяких оговорок?

Места работы... Где мне было комфортно, интересно? Я уже упоминал. Их несколько таких... Работа в военном оркестре одесского военного училища. Ровенский институт культуры. Консерватория Петах-Тиква.

Мне было комфортно, мне было интересно, я шел на работу с энтузиазмом, я был на творческом дыхании хорошем — это, конечно, первая моя работа в военном оркестре одесского инженерно-технического училища. Я об этом писал. И о дирижере этого оркестра — Александре Яковлевиче Салике, который впоследствии стал народным артистом, профессором — тоже писал. Это очень значительная, глубокая личность, личность, заслуживающая внимания и памяти. К сожалению, его давно нет.

Валторновый мир отца

Как я оказался в Одессе? Мой отец был очень коммуникабельным человеком. У него по всему Советскому Союзу были друзья: с тем он служил, с тем он был знаком, с тем он играл. Вот вспоминаю сейчас: приезжает к нам как-то на гастроли в Житомир оперный театр из г. Грозного. Папа идет на этот спектакль, и после спектакля всю группу валторнистов приглашает к нам домой, накрывает стол. Он любил единомышленников, особенно валторнистов. Потому что сам был валторнист. И сразу мир становится настолько тесен, что почти все валторнисты Союза узнают друг друга. Этот знает того, тот знает другого... Весь валторновый мир Союза смыкается в нашей квартире.

— Душа нараспашку у него?

— Да, душа нараспашку была. Мой отец, Роман Иосифович, очень любил Одессу, потому что там жил его бывший дирижер Беседин. Папа же из детдома. Беседин взял его из детдома воспитанником военного оркестра и стал для него фактически отцом. Папа с ним переписывался, очень часто приезжал к нему в гости в Одессу, когда Беседин был уже стареньким. Об этом я тоже писал.

Как-то отец говорит: «У меня есть знакомый фаготист в Одессе, Саша Орлов. Работает в отличном военном оркестре у дирижера Александра Салика, которого я знал по Прикарпатскому военному округу. В маленьком западном городке Коломыя Салик сделал прекрасный оркестр и занял 1 место на окружном конкурсе, обошел оркестры Львова, Житомира и Черновцов. Всех „на уши поставил“. Ты должен поехать в Одессу и познакомиться с ним». В то время я заочно занимался в Свердловской (Уральской) консерватории имени М. П. Мусоргского. Хотя те 2 года, что я прозанимался в Свердловске — это светлые для меня годы, светлые люди, самые прекрасные воспоминания о городе, о его консерватории, о ее коллективе, но...

Одесса, море, оркестр

Я послушал отца и поехал в Одессу. В 7 часов утра я прибыл в Одессу на автобусе «Житомир—Одесса». Встречает меня Саша Орлов. Я только вышел из автобуса, только начал дышать морским одесским воздухом — и, мне кажется, я уже влюбился в этот город, еще не видев его.

Саша привел меня в оркестр, познакомил с дирижером Александром Яковлевичем — и между нами пробежала какая-то искра. Потом мы признавались в этом друг другу. И я 6 лет был с этим удивительным человеком. Он собрал коллектив уникальных музыкантов, которому были по плечу произведения любого, в том числе и симфонического, масштаба. Я перевелся в Одесскую консерваторию и работал, где только мог, потому что работа в оркестре мало оплачивалась. Работал и в симфоническом, и в духовом оркестрах, играл танцы и свадьбы. Мне было хорошо в этом оркестре и в творческом плане, и в материальном. Салик «дал» мне квартиру. К сожалению, через 6 лет он пошел на повышение и уехал в Польшу.

Житомир. Борис Турчинский — дирижер

В 1979 году я взялся руководить Житомирским духовым оркестром. Это были интересные годы. В оркестре работали, в основном, опытные музыканты. Множество концертов и выступлений на практике помогали мне осваивать технику дирижирования. Я «набил руку» в дирижировании, этому я, конечно, рад. Но оркестр плохо финансировался, потом (в 1982 году) его расформировали. Меня вызвали в Отдел культуры и предложили оставить оркестр... из 12 человек после 33-х. Что это за городской духовой оркестр? В похоронном оркестре и то больше музыкантов. Я, конечно, отказался.

«Переходные годы»

Годы до Ровенского института культуры вспоминаются мне как «переходные». Я работал в музыкальной школе, занимался самодеятельными духовыми оркестрами. Один из коллективов, народный духовой оркестр обьединения Химволокно на конкурсе духовых оркестров области в 1985 году занял 1 место.

Хотя работать мне было легко, но после калейдоскопа Одесской культурной жизни, жизнь в Житомире показалась мне совсем неинтересной и серой. Да простят меня житомиряне. Я люблю этот город, я в нем родился и рос. Он мне родной.

Ровно. Институт культуры

Расскажу про Ровно. В 1986 году я прошел по конкурсу на должность преподавателя кафедры духовых инструментов Ровенского института культуры — и 4 года были для меня счастливыми. Особенно первые два. Я работал с замечательным человеком, заведующим кафедрой, Вячеславом Николаевичем Старченко, я написал о нем очерк «И все-таки марши». Прекрасный дирижер, он, как и я, окончил Житомирское музыкальное училище, Одесскую консерваторию. Но на 10 лет раньше меня. У нас был один и тот же круг знакомых. Мне работалось очень хорошо. И коллектив преподавателей был хороший, и студенты замечательные, я до сих пор с ними переписываюсь. Когда я приезжаю в Ровно, меня там очень тепло встречают.

Дальше — я в государстве Израиль. Про мою работу здесь я уже рассказывал.

5 — число журналистов и писателей

— Борис, Вы вдруг в 2007 году впервые задумались о том, чтобы начать писать, стать музыкальным журналистом. Если верить нумерологии, это можно объяснить значительным количеством цифры «5» в вашей дате рождения (две «пятерки») — 25.09.1952. «5» считается числом журналистов, писателей. То есть судьба такая — писатель. А если сложить цифры того места, где Вы сейчас живете, то тоже получится «5». Я, конечно, не очень серьезно об этом говорю. Но хочется узнать: что вдруг подтолкнуло Вас начать писать?

— Я боюсь этого слова, журналист. Оно звучит для меня слишком громко и как бы обязывает к чему-то. Я люблю писать очерки. Это правда. Да, мои очерки печатают в трех солидных музыкальных журналах. Но... это лишь одно из моих увлечений, хобби. Я бы назвал себя, наверное, музыкальным публицистом.

Я во всех своих разговорах, беседах и рассказах говорю, что начал писать в 2007 году. А вот когда я получил от тебя этот вопрос, я начал размышлять и вспомнил, что это было намного раньше — в 1966–1968 годы, когда я был воспитанником военного оркестра в Вильнюсе (Литва) у Манжуха Иосифа Моисеевича, заслуженного артиста Литвы. (Мудрейший человек, я о нем много вспоминаю, много пишу, о нем есть отдельный рассказ «Дело его жизни», ему скоро 90 лет, этим летом (2014) я его навестил в Вашингтоне).

Мы много концертировали, у нас был духовой оркестр, лучший в округе. Кроме этого оркестра, был еще оркестр русских народных инструментов. То есть каждый духовик еще владел каким-нибудь народным инструментом: кто-то играл на жалейке, кто-то на домре, кто-то на баяне. Я играл на балалайке-секунде. У нас был композитор Коля Бойко, который писал произведения и обработки для этого оркестра. Сам Манжух тоже писал обработки. Вся «самодеятельность» была основана на оркестре народных инструментов, плюс певцы, плюс хор. Недаром позднее Манжух стал начальником ансамбля песни и пляски военного округа в Хабаровске.

Конферансье

Я впервые сейчас расскажу про свою роль конферансье. Когда Манжух узнал, что я снимался в фильме «Рыжик», он сказал: «Тебя надо как-то по-другому использовать». Кроме того, что я играл на балалайке-секунде на концертах, я стал еще объявлять программу. Концертов было очень много по всей Литве.

— Вам было тогда 14–15 лет?

— Да,мне уже 14 или 15 лет, но я по-прежнему маленький, еще не начал расти, мальчик в военной форме, в сапогах выходит и говорит: «Добрый вечер, дорогие друзья...», потом повторяю это на литовском, дальше — продолжаю на русском: «У вас в гостях ансамбль песни и пляски вильнюсского военного гарнизона, дирижер — заслуженный артист и т.д.» и объявляю программу. Причем, пока закрывается-открывается занавес, я должен был рассказать пару басен. Я рассказывал басни, какие-то пародии. У меня хорошо это обычно получалось.

Тишина в зале

Но... были и курьезы. Как сейчас помню, выступали мы в Вильнюсе в педагогическом институте. Зал громадный. Открывается занавес. Вижу в зале много, много девушек. Я рассказал первую басню. Потом Манжух мне за сценой шепчет: «У нас еще ничего не готово, выручай, рассказывай что-нибудь дальше». То есть за сценой номер еще не готов. И я стал рассказывать совсем свежую басню, которую выучил только вчера. Посередине я ее забыл и не мог никак вспомнить. Наступила тишина. Я смотрел на девушек в зале, а девушки — на меня. Они начали смеяться по-доброму, никто не свистел, тухлые яйца не летели в маленького артиста. Но было смешно — растерялся мальчик, забыл. Я не закончил басню, взял листочек с программой и бодро объявил следующий номер. Это один из курьезов. А вообще у меня все проходило хорошо. Даже на каком-то из концертов в конце вызвали Манжуха и меня с ним на сцену и наградили красивыми лентами с надписью, у литовцев это принято. Эта лента хранилась у меня много лет, но, к сожалению, потерялась.

Начинающий писатель

Как-то Манжух мне говорит: «Борис, а возьми и напиши что-то в нашу Газету в Риге». Почему газета в Риге — в этом городе был штаб округа. Как в любом округе, там была Газета. Если меня не подводит память, она называлась «За Родину». Я спрашиваю: «О чем писать?» Он отвечает: «Ну, напиши, что вчера наш оркестр, наш ансамбль, дирижер такой-то, солисты такие-то, выступили там-то, там-то. Публика неистовствовала». Про «неистовство» публики он, конечно же, шутил (Манжух был человеком с юмором). А про все остальное говорил вполне серьезно.

И я написал! И меня напечатали!

И я получил «два-сорок», гонорар! Я увидел свою фамилию в этой газете, а газета распространялась по всем воинским частям округа! И я стал этим очень гордиться. С тех пор я начал «пописывать» именно в эту газету статьи такого маленького формата. Вот об этом я никому не рассказывал, ты первая.

Как отец

— Вы сами, наверное, забыли?

— Почему я вдруг это вспомнил? Это удивительный момент. У меня осталось очень мало документов от папы. И недавно «нечаянно» я нашел такие же маленькие его статейки. Он тоже писал в какую-то окружную газету! Это было после войны. Они подписаны: Красноармеец Роман Турчинский. Это согрело мне душу, я вспомнил, что сам я подписывался: Гвардии воспитанник Борис Турчинский (часть у нас была гвардейская).

Отчеты жюри

— Как я начал писать уже во взрослой жизни? После юношеских маленьких статеек я надолго забыл об этом. Но вот в 1979–1982 годах, когда я был дирижером Житомирского духового оркестра, меня часто приглашали в жюри областных и республиканских конкурсов духовой музыки. Ко всему я еще был и председателем секции духовых инструментов житомирского отделения музыкального общества Украины. Ко мне на работу пришел как-то журналист из газеты «Радянська Житомирщина», отвечавший за колонку «культура». Он знал, что я часто в жюри, и попросил писать меня для газеты отчеты, мои пожелания для развития духовой музыки на житомирщине. Я сказал ему, что не знаю украинский настолько хорошо, чтобы писать на нем статьи. Но он просил об этом не беспокоиться, обещал, что сам будет переводить мои статьи с русского на украинский язык. И я стал писать уже совсем не маленькие статьи. В них были размышления о том, какую музыку лучше включать в конкурсы, о том, что нужно играть и музыку современных местных композиторов. Мною было написало тогда много статей, но все они были отчетного, документального плана. Это были статьи, не очерки.

Магические цифры и Василий Матвейчук. Рождение прозы... на балконе

Дальнейшие мои воспоминания о публицистике — из 2007 года, всего 7 лет назад. Почему-то «семерка» для меня — магическая цифра. Вот в Гон-Конге, где я был, гид рассказывал нам, что у них магической считается «восьмерка». Все богатые люди там стараются приобрести дом с цифрой «8», квартиру с цифрой «8», машину с номерами из «восьмерок» и т.д. Люди специально платят за «восьмерку» деньги.

— Конечно, в китайской нумерологии 8 — знак богатства и процветания, изобилия. Его начертание идентично знаку бесконечности.

— Вернусь к своей «семерке», в 2007 год. Мой друг детства Василий Матвейчук, с ним мы закончили музыкальное училище, прекрасный музыкант и человек, пригласил меня в Москву. Сейчас он профессор Московского государственного университета культуры и искусств, кандидат искусствоведения.

Я был у него в гостях 10 дней в Москве на проспекте Вернадского, и все эти дни мы проговорили по вечерам и даже ночью. Как же давно мы не виделись? С 1973 года! Нам было, что вспомнить, и о чем поделиться друг с другом впервые. Столько воды утекло за это время!

Я могу уверенно сказать, что моя проза «родилась» у него на балконе в те 10 дней 2007 года. Ему, как заместителю редактора научно-популярного журнала «Оркестр», пришла мысль, что я должен написать о ком-то из моих любимых учителей или друзей. Вася сказал: «А попробуй написать об этих людях, о которых ты так красноречиво рассказываешь, например, об Александре Салике».

Я вернулся в Израиль и стал думать: как можно написать о дорогом и близком тебе человеке, тем более я никогда не писал о людях, а только о событиях. Я должен написать тепло! Я сделал и выслал в Журнал 3 варианта статьи об Александре Салике. И — ответа нет. Потом я узнал, что все варианты были нехорошими. Я сел в 4-й раз и наконец написал то, про что в Журнале сказали: «Все! Ты попал!» Трудно было «искать свой путь» в музыкальной публицистике, но я его нашел! Я понял, в каком «ракурсе» я должен писать. Так я стал собственным корреспондентом журнала «Оркестр» в Израиле. Для него я написал уже 30 очерков. Недавно в письме я напомнил Василию, что это он вдохновил меня начать писать. Василий ответил мне: «А я очень радуюсь, что моя рука в данном случае для тебя действительно оказалась легкой, и теперь горжусь этим».

В 2015 году я приглашен журналом «Оркестр» и Московским государственным университетом культуры и искусств в качестве члена жюри конкурса молодых дирижеров имени В. Б. Дударовой. Вспоминаю часто с большой теплотой и другой конкурс — в 2011 году, в Ялте — «Международный конкурс молодых исполнителей имени Василия Соколика «Фанфары Ялты, Юниор–2011», где я был сопредседателем жюри.

Словами друга

Военный дирижер Борис Гофман: «Наверное, именно Борису Турчинскому было суждено поведать музыкальному миру о людях, сделавших в прошлом и делающих сегодня много для этого вида искусства (духовая музыка — прим. А.Л.). Он блестяще рассказывает музыкальному миру, что среди нас живут люди, сделавшие большой вклад в популяризацию и пропаганду духовой музыки. Большой ему за это земной поклон».

Пожелания Бориса Турчинского

Борис — оптимист по жизни. Он умеет сделать хорошее настроение не только себе, но и окружающим его людям. «Как?» — спросите вы. Я отвечу: «Он говорит в нужном месте в нужное время нужные слова». Все вот так просто и все вот так сложно для тех, кто этого не умеет. Это одно из ценнейших человеческих качеств, конечно же, выражается не только в общении с людьми, но и в его преподавательской деятельности, и в его игре на кларнете, и в жизнеутверждающем тоне его публикаций.

— Борис, пожалуйста, пожелайте читателям чего-нибудь хорошего, Вы это умеете, как никто другой. И пусть исполнятся все ваши пожелания.

— Я отвечу словами, которые уже написаны в моей первой книге очерков: «Кто бы ни встретился вам на жизненном пути, поблагодарите его за участие в вашей судьбе. Было ли это дружбой навсегда или всего лишь эпизодом». Вот и я благодарю всех своих друзей, учеников, учителей: всем вам спасибо, всем удачи в жизни!

• Книги, очерки, статьи